судмедэкспертизы.

Когда он сидел там, труп Горейчука казался ему сплошной покрытой струпьями котлетой, — но Гукалов обратил его внимание на поперечные и продольные полосы ожогов. Продольные ожоги, по словам эксперта, говорят о том, что человек какое-то время находился в вертикальном положении, пытался бежать, вырваться из огня. И-не смог. Значит, поздно заметил огонь. Значит, крепко спал. Значит…

Ну, скорее всего был пьян. Вдребезги. Гистология покажет точно…

Уже заканчивая вскрытие, Гукалов обратил внимание на темные обуглившиеся пятна на ногах трупа. На этих участках кожа была словно разъедена каплями кислоты, такими маленькими кружочками- кратерами. Денис спросил его о фосфоре: может от него получиться такое? Эксперт кивнул: и от фосфора, и от пороха — от любого реагента с высокой температурой горения.

Потом Денис несколько минут сидел и смотрел в окно, стараясь выветрить из памяти все запахи и подробности этого дела. Со второго этажа хорошо просматривался обсаженный высокими тополями Магистральный проспект — главная улица Тиходонска.

По тротуарам текли потоки поюжному пестро одетых людей, проезжую часть заполняли стремительные разномастные автомобили и неторопливые деловитые троллейбусы.

Посередине квартала стояла гаишная машина, два сержанта выбирали среди легковушек подходящую жертву и требовательно давали отмашку полосатыми жезлами.

Работа эта была нелегкой: у всех въездов на Магистральный проспект висели знаки «Движение запрещено», если бы они соблюдались, то проезжая часть была бы пустой, ибо троллейбусы, «Скорая помощь» и такси погоду тут не делали.

Но не для того городское начальство освобождало центральную магистраль, чтобы самому задыхаться в пробках на боковых улочках с раздолбанным покрытием! И чиновники рангом пониже самовольно присвоили привилегию комфортного проезда, и их родственники, друзья и знакомые, и милицейские чины, независимо — в форме или штатском, и все у кого имеется какая-нибудь «корка», или визитка высокопоставленного лица, и коммерсанты с бабками и бандиты с волынами…

Словом, кому ни махни жезлом — тот либо мигнет фарами: я свой, либо притормозит на миг и просунет в окошко какую-нибудь бумагу или десятку, либо вообще проедет мимо — как в физиономию плюнет… Сержанты отыгрывались на иногородних да простых как валенок водилах, свернувших в спешке под запрещающий знак не в расчете на крепкие тылы, а в вековечной русской надежде, что авось пронесет…

Наблюдать за гаишниками было неинтересно, и Денис переключил внимание на девушек. В открытых сарафанах или коротких юбках, с голыми животами или в откровенных шортах, прозрачных кофточках или облегающих майках на голое тело, — они выглядели весьма соблазнительно. В Тиходонске много красивых девушек: юг, смешение кровей, обилие фруктов и овощей… Но разглядывать красавиц все- таки лучше не со второго этажа…

Созерцание Магистрального проспекта помогло отвлечься, и Денис смог съесть несколько приготовленных матерью бутербродов и выпить чаю. Теперь главное — не дать вернуться воспоминаниям о тех запахах, иначе все это мгновенно вылетит обратно.

Звякнул внутренний телефон.

— Ну, ты идешь? — спросил Курбатов.

— Конечно! — Денис выскочил в коридор и, запирая дверь, взглянул на часы. Прошло двадцать восемь минут — важняк был точен.

Под кабинетом Курбатова, на жестких, с откидными сиденьями стульях из расположенного напротив кинотеатра, благополучно переделанного в салон по продаже электроники, сидели три человека. Двоим было лет по двадцать пять — двадцать семь, а между ними скучал мужик постарше, который проводил Дениса настороженным взглядом. Все трое одеты по-летнему: в шведках, легких брюках и босоножках. Но тот, что посередине, был в наручниках, из чего Денис заключил, что по бокам конвоиры. Судя по их лицам и штатской одежде, можно было сделать вывод, что это не штатный конвой, а оперативники уголовного розыска.

Курбатов нетерпеливо расхаживал по кабинету. На столе лежал бланк допроса подозреваемого, на приставном столике громоздилось что-то прикрытое газетой.

— Садись, — важняк указал на свое место. — Будешь вести протокол. Начни с установочных данных, я подключусь по ходу…

— Кто это там, в коридоре? — спросил Денис.

— Убийца, — буднично пояснил Курбатов. — Жену убил, труп спрятал и не признается ни в какую. Октябрьцы с ним двое суток бились — бесполезно! Вот шеф и забрал дело к нам…

Он осмотрелся в последний раз, поправил выставленный на середину комнаты стул, потер руки.

— Сейчас он у меня расколется!

И, приоткрыв дверь, властно скомандовал:

— Заводите!

Через минуту человек в наручниках сидел на стуле, один опер стал у него за спиной, второй — между ним и окном. Ничего страшного или зловещего в облике подозреваемого не было: овальное, довольно добродушное лицо с пухлыми губами, маленький округлый подбородок, нос пуговкой, редкие светлые брови, выпуклый лоб… Портрет явно не соответствовал разработанным Чезаре Ломброзо признакам внешности убийцы. Вот только настороженный взгляд ярко-голубых глаз, которые перескакивают с Курбатова на Дениса и обратно. Но в его положении каждый насторожится…

— Фамилия, имя, отчество, год рождения? — начал допрос Денис.

— Ананьев, Валентин Павлович, пятьдесят девятый, — глухо отозвался подследственный.

— Знаете, где вы находитесь, Валентин Павлович? — ровным голосом спросил Курбатов. И, не дожидаясь ответа, добавил:

— В прокуратуре города Тиходонска, у старшего следователя по особо важным делам Курбатова. Это я! — важняк чуть поклонился, и Денис заметил, что у него большие залысины.

— Когда районный следователь не может раскрыть преступление и преступник отрицает вину, его привозят сюда. И здесь все рассказывают правду. Все!

Курбатов медленно приближался к задержанному, гипнотизируя его холодным взглядом выпуклых стеклянных глаз.

— Правда, двое так и не сознались… Но их все равно расстреляли!

— За что меня расстреливать? — Ананьев облизнул губы и, кивнув на Дениса, спросил:

— А это кто?

— Это наш эксперт. Очень хороший эксперт, — не смотрите, что молодой. Он и скажет, за что вас расстреливать. Да вы и сами все прекрасно знаете…

«При чем здесь эксперт? — подумал Денис. — Эксперты же не пишут протоколы…»

— Ничего я не знаю, — подозреваемый снова облизнулся. Его явно мучила жажда. — Двое суток нервы мотают ни за что ни про что… А что это у вас под газетой?

Оперативники тоже с интересом косились в сторону таинственного предмета на приставном столике.

— О-о-о! — Курбатов многозначительно поднял палец. — Это стопроцентное доказательство вашей вины! Но я не хочу изобличать вас, прижимать к стене неопровержимыми уликами. Я хочу, чтобы вы сами облегчили душу признанием.

Следствие и суд это учтут…

— Мне не в чем признаваться. Что под газетой?

Если раньше Ананьев попеременно рассматривал Курбатова и Дениса, то теперь полностью сосредоточился на газете.

— Что там лежит?! Что?! Вы не имеете права!

— Ах, ты про права вспомнил! — важняк резко изменил тон. От ровной вежливости не осталось и следа. — Где твоя жена? Где, говори!

— Не знаю. Я же объяснял: поехала к матери. Жду телеграмму — нету! Стал волноваться, на переговорную вызвал: оказывается, не приезжала! Пошел заявил. А меня раз! И за решетку… За что?