ведра. Севрюгин и Два-Кило сидели рядом, зажимая носы смоченными одеколоном платками. У Севрюгина в руке пистолет, ДваКило светит фонариком, чтобы все было без мухлежа, — но взгляд его упрямо блуждает по стене. Все остальные, включая Папу, стоят в коридоре и, вытягивая шеи, следят за манипуляциями проигравшего.

Кровля не стал биться головой о стену или предлагать Севрюгину деньги; все равно не помогло бы. Он прихватил с собой пустую пол-литровую банку, столовую ложку, салфетку и полнехонький стакан виски. Устроившись в подсобке, Кровля осторожно надрезал сазанчику вздувшийся желтый живот и выдавил содержимое в банку, стараясь на запачкать свой новехонький спортивный костюм. Кто-то из конторских блеванул в коридоре. Кровля даже ухом не повел. Он тщательно перемешал ложкой вонючую коричневую жижу, в которой плавали осклизлые кишки, заправил салфетку за воротник. Выдохнул. И — выпил. В три долгих могучих глотка.

Никто не выдержал, все отвернулись. Только Севрюгин смотрел на Кровлю, провожая глазами проваливающийся кадык, улыбался. Когда Кровля выронил опустевшую банку и, не переводя дыхания, стал шарить рукой, Севрюгин сам протянул ему стакан;

Кровля чуть вместе с виски стекло не сожрал. А потом отдышался немного, лучком заел. Взглянул на Севрюгина — будто отрыжкой тухлой из глаз шибануло.

Только Севрюгину на это начхать.

— Ты ж понимаешь, старик, — сказал он. — Договор дороже денег.

— Понимаю, старик, — с трудом выговорил тот. — Я все понимаю…

В последней фразе прозвучала угроза, но Севрюгину на нее было наплевать.

А потом контора принялась гудеть, как и намечалось ранее. Все, что Севрюгин в этот вечер ел, пил и трахал — все казалось ему вдвойне вкуснее и приятнее.

Мытищинской девочке, которая и в самом деле как две капли воды оказалась похожа на молодую Наталью Варлей, он напихал полные трусы «зелени», тысячи три, не меньше. И букет колючих роз — туда же.

Севрюгин хорошо знал, в чем заключается маленький секрет, который помогает ему жить: много- много западла, ничего больше.

Тиходонск.

День 'X'. Х… вый день.

За завтраком Сергей с отцом остались одни. Мать сварила целую кастрюлю молочной овсянки и ушла то ли к Зине, то ли к Маше, то ли в парикмахерскую, а может, и на массаж — она очень занята, и за всеми ее делами трудно уследить.

— А ты почему не на работе? — спросил Сергей отца.

Игорь Матвеевич размазал кусок тресковой печени по куску хлеба, положил сверху огуречный кружок, протянул сыну. Овсянку оба не любили.

— Справятся. Ничего, что требовало бы моего вмешательства, на сегодня нет. А появится — найдут…

— Думаешь, справятся? Они же ничего не могут, эти дармоеды. — Сергей отхватил от бутерброда большой кусок. Жевал с наслаждением, запивая горячим, как вулканическая лава, кофе. Разбитое на прошлой неделе лицо почти поджило.

— Они не дармоеды, — сказал отец, укладывая на тарелку рядом с собой еще один бутерброд. Печень размазана ровно и аккуратно, будто здесь поработал специальный каток-вибратор. — Они не дармоеды, Сережа. У меня два толковых, образованных зама, каждый из которых способен встать у руля и не завалить дело. Да они, по сути, уже стоят там. Рулят. Им это нравится: пи-бип, три румба влево, три румба вправо. Кайфуют как хотят. А дармоед — это я. Когда-то давно я запустил эту машину, смазал колесики, а сейчас лишь хожу да покрикиваю на них, да кладу денежки в карман. Ну и, конечно, представляю контору в райкоме, горкоме, исполкоме. Ну и, конечно, утрясаю все проблемы: поставки асфальта, лимиты на бензин, ревизии, КРУ, ОБХСС. Без меня они никто. Знаешь, на что это похоже?

Отец почему-то оглянулся.

— На капитализм. Я — хозяин, а они — управляющие. Наемные работники. Только сейчас зарплату им плачу не я. Сейчас государство платит и мне, и им. Ну а все, что сверх зарплаты, то им действительно даю я. А пройдет какое-то время и если курс не изменится, то я подгребу все хозяйство под себя… Будет фирма, и будет хозяин. Я.

Сергей выпил свой кофе, зарядил в турку еще порцию. Отец всегда варит себе сам, у него получается крепкая густая пенка, которая еще долго пузырится на дне чашки высоким белым амфитеатром, когда кофе давно уже выпит. Ни у матери, ни у Сергея так не выходит, сколько они ни пытались.

— Смотри, нагреют они тебя, отец, — эти твои толковые и образованные. Кинут, по-нашему.

Игорь Матвеевич даже не рассмеялся.

— У каждого семья, Серега. Все они любят своих жен и детей, очень к ним привязаны. Не ко мне привязаны, заметь, а-к ним. Других бы людей я к себе и на пушечный выстрел не подпустил.

— Ты что, собираешься вгонять иголки под ногти их домашним?..

Отец отставил в сторону тарелку с остатками бутерброда, вытер руки салфеткой.

— Зачем такие страсти, сын? Ногти, иголки… Мы же не в гестапо играем.

Сергей вспомнил про Болеслава, общагу номер два, Родьку и то, что ему предстояло. Сразу испортилось настроение.

— Вот смотри, — продолжал отец. Он взял из вазы толстошкурое зимнее яблоко, подбросил в руке.

— Предположим, яблоку иногда хочется упасть не вниз, а — вверх. Или вбок.

Куда-нибудь не туда, короче. Существует много разных соблазнов, мои люди подвержены им не меньше других. Но есть еще и закон всемирного тяготения. И яблоко всегда падает вниз.

Сергей подумал, сейчас он бросит яблоко. Вместо этого отец тонко очистил его, ни разу не порвав глянцевитую спиральную стружку, разрезал на две половинки, одну положил на тарелку Сергею.

— Плевать сейчас все хотели на закон, — сказал Сергей. — Особенно там, где крутятся большие деньги.

— Ну, понимаешь… Есть законы и законы. Одни обсуждают, принимают, печатают в газетах, только всем на них наплевать. И есть другие… Когда я заведовал базой, мне позвонил коллега-Иван Афанасьевич Бибиков из Ставрополя. Так, мол, и так, едет ревизия, нужно закрыть недостачу… А недостача по тем временам огромная — триста тысяч! Расстреливали, кстати, уже за десять. Ну я ему и перебросил за ночь машину товара. Без расписок, накладных — без всего, под слово! Он перекрутился — и все вернул. Причем ни он, ни я по-другому поступить не могли.

Иначе Система нас бы отторгла.

— Это тот самый Бибиков? — Сергей указал пальцем вверх.

— Да. Потом он хорошо поднялся…

Отец замолчал и быстро прикончил свой кофе. Он не любил углубляться в подробности и сейчас должен был сменить тему.

— Да гори оно все огнем, Серега. Сегодня я нацелился посидеть в погребке у Шварца, в бильярд погонять, а потом обставиться пивом, чтобы меня за бокалами не видно было. Или на Дон — Коников себе новую базу построил — «Хилтон» да и только! А можно катер взять… В такую жару на реке ох и клево! А ты, я слышал, сессию сдал?

— Сдал, — сказал Сергей. Особой радости по этому поводу он не испытывал.

— Так в чем дело? Пошли вместе. «Наш Вилли пива наварил и нас двоих позвал на пир…»

Пахан интересовался его учебниками и изучал хрестоматии добросовестней самого Сергея.

— Пошли. Зою возьмем, если ты не против. А если против — не возьмем.

Зоя была постоянной любовницей отца. Давно, уже пять или шесть лет. Сергей застукал их когда- то на базе горисполкома, она смазывала отцу спину кремом для загара. Отец не смутился, он никогда особо не скрывался, даже не предупредил:

«Мол, смотри матери не говори!» Сергей, естественно, и так ничего рассказывать не стал.

В отличие от других его телок, Зоя совсем не похожа на секс-бомбу. Она на голову ниже отца, у