положено. И обыскали умело: молча, быстро и тщательно. Затем один проводил визитера в кабинет хозяина.

Пит Лисица сидел за столом напротив окна, так что лицо его оставалось в тени. Из-под стола торчали ноги в начищенных до блеска дорогих туфлях.

— Ну и как? — вместо приветствия гаркнул Пит. — Тиходонские больше не наезжают?

— Нет, — сказал Арно. — С той поры ничего. Как разогнали их в январе, никто больше не появлялся.

— Я ведь тогда своими руками двоих решил. Двоих. Да… Как чувствовал, что уйду на административную работу!..

Пит сухо рассмеялся. Лица его по-прежнему не видно, и не понять было — шутит или нет новый смотрящий. И еще непонятно: зачем он позвал Арно к себе — шутки шутить? Или прошлое вспоминать? А может, спрос учинить? Но за что?

У Арно даже мурашки по спине пробежали.

— А раз никто тебя не беспокоит, никто в темя не стучит, то и дела твои, видно, в ёлочку?

— Грех жаловаться, — сказал Арно. — За последние полгода, можно сказать, на прежний уровень вышли. Клиент рисковый пошел, рулетка крутится, бабки отбиваются, жизнь рулит, все такое… Бригаду вот набрал, неплохие хлопцы, фартовые.

Арно потихоньку осмотрелся. Он никогда не бывал у прежнего смотрящего — Фитиля, сравнивать ему не с чем было. Но Пит Лисица устроился широко, надолго, это сразу понятно. Снаружи обычный коттедж, каких на восточной окраине пруд пруди, а внутри — дворец венецианских дожей. Мрамор, тяжелая резная мебель, потолки в золотой лепнине. Видно, соскучился Пит в лагерях своих по красивой жизни.

— Ага. И долю свою ты исправно отстегиваешь, значит?

— Ну а как же еще? — спокойно проговорил Арно. — Плачу все, по справедливости. Хотите, бумаги предоставлю…

— Не, зачем мне бумаги, я не бухгалтер. Старый должок помнишь?

— Какой должок? — Арно напрягся.

Пит неторопливо встал из-за стола, подошел к нему. Только сейчас Арно смог разглядеть его лицо и был поражен перемене, случившейся с Питом за последние два месяца. Нет, Пит не постарел, даже напротив: вставил себе хорошие зубы, лицо его разгладилось, как бы наполнилось изнутри, посвежело. Лишь одна новая морщинка пролегла на переносице. И в глазах у Пита горел огонь алчности, настолько неприкрытой, настолько оголтелой, что Арно невольно отступил на шаг.

— А сколько твой предшественник, Дядя-Каравай, не платил в кассу? — спросил Пит. — Год? Два? Пять? Не знаешь? Не помнишь? Клал он на нас с прибором, вот ведь какая обструкция получается!

— Я за Каравая не в ответе, — сказал Арно. — Он вел дела, как ему велось, я был третий с краю.

— Сейчас ты — первый, с тебя и спрос! — гаркнул Пит. — Хочешь рулить дальше — плати! Не хочешь…

Пит крутнулся на пятках, выставив вверх указательный палец, вернулся к столу, уселся в кресло.

— Если не хочешь, разговор будет другой.

Арно выругался про себя. Вспомнил тот вечер в офисе, когда он сидел один всю ночь и раздумывал, не свалить ли вообще, оставив дела на Кручинского. Не свалил. А ведь говорили ему, говорили: дашь блатным палец, они не то что руку отхватят — целиком тебя сожрут! Теперь вот приходится расхлебывать…

— Хорошо, — сказал он. — Сколько?

— Пятнадцать процентов сверху в течение двух лет, — сказал Пит. — В качестве репарации. Знаешь хоть, что такое репарация?

Арно прекрасно знал, что это такое, и так же прекрасно знал, что ни о каких репарациях тут речи быть не могло, поскольку по отношению к Питу Лисице «Удача» не являлась ни нападающей, ни побежденной стороной. Тем не менее он сказал:

— Нет, не знаю, Петр Евгеньевич.

— Ну так узнаешь, — весело сказал Пит. И внезапно стал очень серьезным. У него вообще быстро менялось настроение. — Как жить думаешь, когда игру в Москве запретят?

Арно пожал плечами:

— Подпольно крутить придется. Чего еще делать?

— Под-поль-но-о-о, — продегустировал слово Пит. — Нет, подпольщик хренов, так ты мне долги не выплатишь! Ты давай, на игровую зону нацеливайся. На Тиходонск. Дорогу там я тебе расчистил, теперь все легко пойдет. Нет, конечно, пацанов надо собрать серьезных, и предъявы грамотно представить, ну и все остальное…

— Я по этой части не спец, — растерянно сказал Арно. — У нас Жердь такими делами занимался. Да и людей нужных побили…

Пит ударил кулаком по столу, так что чуть не пробил столешницу.

— Так готовь все что надо, ренегат сучий! Или я тебя… — Он понизил голос: — Про Битка слышал? А про Гулю?

Когда Арно вышел в коридор, его шатало из стороны в сторону и, как говорится, на нем не было лица.

Шлык давно на шиномонтаже, втянулся даже. Домкрат, компрессор, ремкоплект. Это, конечно, совсем не то веселье, как было, когда они с Гулей привокзальную площадь шерстили. Ну да Гуле теперь точно не до веселья — с него поди и кожа последняя слезла в могиле. А вот он, Шлык, жив и даже здоров, может пивка выпить, на небо голубое полюбоваться. И то, что на шиномонтаже этом долбаном горбатится — не беда, не бомжует ведь, милостыню не просит, спит на чистом.

В этот день с утра никого не было, только девушка одна прикатила, давление в шинах померить. Шлык управился за полминуты, потом до обеда сидел, курил, на небо смотрел, жизни радовался. А как только собрался идти «роллтон» себе заваривать, приезжает белый «Опель» на узком докаточном колесе. Мужик оттуда выпрыгивает:

— Пробило на луже где-то, — говорит. — Сколько тут у вас заклеиться?

Шлык сразу узнал его: Дюша-Дюшес, с Казанского. Дерзкий был, настырный, заднюю никогда не включал. Гуля его боялся.

— Для тебя, Дюша, — улыбнулся Шлык, — хоть и забесплатно.

Дюша тоже узнал его, обнял, как старого друга.

— Как ты? — спрашивает.

— Нормально, живой, — сказал Шлык. — У блатных я никто и звать меня никак. Самый задроченный барыга, толкающий ворованное барахло из морга, считает себя выше меня. Хотя я правильным пацаном был. Это разве по «закону»?

Дюша осклабился.

— Такой уж нынче «закон» пошел. Ты знаешь, что большой сходняк Лисицу на трон посадил? Он теперь Москву держит. Вот отсюда все и идет. Это ведь он Гулю твоего живьем закопал?

Шлык не стал отвечать. Он слишком хорошо помнил тот осенний день, тюканье топора, которым Гуле отсекали пальцы, запах горячей крови, собственной мочи и крики:

— Смотреть, я сказал! Смотри, сука, пока глаза есть! У него даже голова закружилась, пришлось прижмуриться, пока успокоится.

— Эй, Шлыков, кончай лясы там точить! — крикнул бригадир, стоявший на пороге мастерской с чашкой дымящегося кофе в руке. — Работать кто будет?

Дюша убрал руку с плеча приятеля, вразвалочку подошел к бригадиру, смерил его глазами:

— Что пьешь, братское сердце? Кошачью мочу? Дай проверю…

Он взял из рук бугра чашку и выплеснул горячую жидкость прямо ему в лицо. Бригадир заорал, прижал ладони к роже, запрыгал, заприседал. На крик вышли двое крепких рабочих, которые состояли при бугре вышибалами. Но Дюша и не подумал отступать, небрежно развел полы куртки, демонстрируя черную ребристую рукоятку «ТТ».

— Вот вы и будете работать, — спокойно заявил он. — А я пока что поговорю со своим корефаном…