недовольны, а зря — власть ни при чем, отдельные исполнители палку перегибают! Но времена, мол, сейчас другие, и мы таких негодяев беспощадно наказываем… Только если сторожевого пса за усердие казнить, то кто охранять будет? Они того не понимают, что сами под собой сук рубят!

Попов с такими рассуждениями, если бы они велись абстрактно, никогда бы не согласился. Но применительно к делу Лунина они были убедительны, и он поддержал Ромова. Тот сдержал довольную улыбку.

После поминок поехали по домам, но Сергеев вышел вместе с Поповым.

— Дело есть, Валера, — возбужденным шепотом сказал он. — Давай зайдем к тебе на полчасика…

Валентины дома не было, они устроились на кухне. Пить гигант отказался, Попов заварил крепкий чай и, переступая через ноги зажатого между шкафом и холодильником Сергеева, который явно не вписывался в размеры малогабаритки, собрал на стол.

— Я ведь Лунина с детства знаю, жил?то у него на участке, и скажу: настоящий мужик! Справедливый, смелый… Я, может, из?за него в милицию пошел, по примеру, что ли…

Сергеев медленно произносил слова, уставясь неподвижным взглядом в какую?то точку перед собой.

— Но ведь должна же быть справедливость! — вдруг быстро и горячо заговорил он. — Если Лесухина миловать, а Лунина расстреливать — значит, все наоборот, навыворот! Они там, — он указал вверх, — по?своему решают, нас в расчет и не берут, но мы?то тоже можем по?своему решить? По справедливости?

Сергеев ждал ответа. Он был пьян, и Попов не понимал, что он хочет услышать.

— Как это «по?своему»?

— Да очень просто! Они же не могут работу сделать, только бумажки пишут да печати ставят! А работу?то мы делаем!

— И что же?

— То самое! — Сергеев понизил голос. — Лично я Лунина исполнять не буду! А ты будешь?

— Буду, не буду! — озлился Попов. — Кто меня спрашивает! Что ты хочешь сказать? Давай напрямую, без выкрутасов! Ты что, можешь приговор изменить?

— Изменить не могу, и черт с ним! Я могу не исполнить — это важнее. И ты можешь мне помочь…

— Думаешь, других исполнителей не найдут? Да отправят его в Северную зону обслуживания, и тамошний «Финал» сделает все в лучшем виде! Так или нет?

— Давай его спасем, — сказал Сергеев совсем тихо. — Спасем человека, который не заслужил смертного приговора… Два суда, республика, Союз — никто не захотел ему помочь. Давай мы поможем.

— Ты что, Господь Бог? Сейчас я постелю — и спать…

— Нет, — Сергеев упрямо мотнул головой. — Мы должны быть людьми. Они, наверху, могут что угодно творить, издалека не видно, особо когда чужими руками… Но нам?то эти руки — свои! Мы?то должны справедливость творить, порядочность сохранять… Нельзя его так, как скотину… За что? Действовал как положено, жестко только чересчур… Ну уволили бы… В Штатах, наверное, премию бы получил за решительность, потому там блатные полицейских боятся, а у нас скоро будут ноги вытирать! Надо спасать человека!

— Что ты заладил: спасать, спасать… Как спасать? Саботировать приговор? Ну просидит лишний месяц, потом Кленов начнет во все концы телеграммы слать. И что дальше?

— Да нет, от Кленова мы его заберем. — Сергеев, обжигаясь, хватил из треснутой чашки глоток крепкого чая. — От Кленова надо забрать…

— Ну а дальше? Забрали, везем. Дорога?то известная. Или остановимся и отпустим на все четыре стороны? Если Викентьев нас всех не перестреляет. Ну допустим, ты и его уговорил, и Сивцева. — Попов даже с усилием не мог представить, как это может выглядеть. — А в «уголке» Ромов ожидает, прокурор, врач и этот, как его… Что ты им объяснишь? Отпустили смертника и готовы вместо него идти в камеру? Можешь быть уверен — там и окажешься. А его через пару?тройку дней возьмут и исполнят!

— Мы его просто так не выпустим. — Сергеев наклонился вперед и посмотрел Валере в глаза. Взгляд у него был совершенно трезвый. — Мы имитируем исполнение. Слышал аксакала? Он тоже не хочет его исполнять. Доктора уговорим, ему вообще все это не погуще, он поймет, согласится. А больше нам никто и не нужен! Акт составлен, приговор исполнен. Кто его будет искать? Заберем паспорт из дела, одну букву исправим на всякий случай — Лукин или Луний, уедет куда?нибудь… И все дела!

Попов отставил свою чашку.

— Ты пьяный или трезвый? Или самый умный и могущественный? Президент в помиловании отказал, а майор Сергеев с капитаном Поповым взяли и помиловали! Неужели ты всерьез думаешь, что можно провернуть такое дело? А прокурор, а начальник группы, а пятый и шестой?

— Трезвый я. Вначале ударило в голову, а сейчас отошел. Слушай: первый стреляет над головой, доктор подходит, смотрит… Он вообще?то и не глядит никогда, но на всякий случай надо с ним решить, чтобы без случайностей. На опилки надо будет краской брызнуть или бычьей крови на мясокомбинате взять… Прокурор из?за стола не встает, Викентьев тоже особо не рассматривает… Пусть пятый и шестой заворачивают или мы побыстрому брезент закатаем. А когда все разъедутся, мы пятого и шестого отпустим: сами, мол, справимся… Отвезем его ко мне, съездим яму закопаем — и все дела. Детали уточним еще, но канва такая…

Сергеев смотрел настороженно и требовательно.

— Что скажешь?

— Если все так просто, почему другие группы смертников не отпускают? Ведь тебя послушать — за спецгруппой контроля нет! Неужели же никому не пришло в голову?

Сергеев искривил губы в нехорошей улыбке.

— Может, и отпускают. Фактов таких не установлено, а информация понизу ходила: якобы в среднеазиатском регионе за миллион можно было жизнь выкупить. Вроде даже встречали в Сингапуре одного расстрелянного… А контроль тут какой… Мы уже за гранью закона действуем. Как на фронте, в нейтральной полосе. Спроси у Наполеона: какой там контроль…

Третий номер спецгруппы «Финал» стер улыбку. Лицо вновь стало бесстрастным.

— Согласен?

Попов молчал. Сказанное товарищем было слишком невероятным, чтобы воспринимать всерьез. И слишком продуманным и логичным, чтобы считать это шуткой. Да и сам Сергеев не производил впечатления шутника.

Собственно, только нереальность предложения заставила Валеру задуматься. Мысли о том, что речь идет о нарушении служебного долга, о должностном преступлении мелькали где?то в глубине сознания, но не задействовали тормозящие механизмы. Потому что четвертый номер спецгруппы «Финал» уже привык к ним во время исполнений. Конвейер, включающийся в особом корпусе Степнянской тюрьмы и выключающийся в заброшенном районе Северного кладбища, стирал в представлении обслуживающих его людей четкую грань между преступным и непреступным, запретным и дозволенным, опасным для общества и полезным для него. И блокировал в их сознании чувства, эмоции и реакции, присущие обычным законопослушным гражданам, непричастным к переводу людей из живого состояния в мертвое. Потому что без подобной спасительной для психики блокировки этот перевод воспринимался бы как убийство, со всеми вытекающими последствиями в виде необратимой личностной деформации. К тому же Попов сочувствовал Лунину и был уверен, что он не заслуживает участи обычных объектов исполнения.

— Согласен? — еще более требовательно спросил Сергеев.

Валера Попов молча кивнул. Когда делаешь какое?то дело через силу и вдруг появляется возможность уклониться от неприятной обязанности, то грех ею не воспользоваться. Особенно если одновременно своими руками исправляешь явную несправедливость, которую не захотели признать таковой ни Верховный Суд, ни высшие органы власти республики и страны.