Гамилькар Барка не случайно обратился именно к Испании. Еще в глубокой древности, в конце II тысячелетия, эта страна была объектом интенсивной колонизаторской и торговой деятельности финикиян. В конце II — начале I тысячелетия они основали на юге полуострова целый ряд больших городов, и среди них такие крупные торгово-ремесленные центры, как Гадес, Малака, Секси и некоторые другие. Объединившись в ходе ожесточенной борьбы против Тартесса и греческой колонизации Пиренейского полуострова, они сравнительно рано вынуждены были признать верховенство Карфагена. Понятно, что при таких связях, уходящих в глубокую древность, именно Испания была наиболее удобным плацдармом для организации похода в Италию, если, конечно, допустить, что уже Барка решил вторгнуться на Апеннинский полуостров с севера. Если бы такое предположение оказалось правильным, можно было бы думать, что впоследствии Ганнибал действовал в соответствии со стратегическим замыслом своего отца, о котором, конечно, хорошо знал. Впрочем, другая возможность для Барки и его преемников, видимо, исключалась: во время ливийского восстания 241 — 239 гг. Рим, воспользовавшись затруднениями Карфагена, захватил Сардинию, перекрыв тем самым все морские подступы к Центральной Италии.

К сожалению, мы располагаем очень неполными сведениями о деятельности Гамилькара на Пиренейском полуострове. Полибий [2, 1, 5—9] ограничился кратким замечанием: в течение девяти лет он непрерывно расширял сферу карфагенского господства в Испании, ведя войны и переговоры, пока не погиб в бою [ср. у Ливия, 21, 2, 1—2; Корн. Неп., Гам., 4, 1; Юстин, 44, 5, 4]. Дополнительная информация, сохранившаяся у Аппиана и Диодора, позволяет выявить лишь наиболее существенные подробности.

Высадился Гамилькар в Гадесе; ареной его боевых операций против турдетанов и бастулов, действовавших в союзе с кельтами, была долина р. Гвадалквивир [Диодор, 26, 10, 1].[37] Там ему удалось одержать важную победу; в сражении были убиты вожди кельтов Истолатий и его брат, имени которого источник не называет. Стремясь привлечь на свою сторону недавних противников (как сказано выше, подобную политику он проводил и в 241 — 239 гг.), Гамилькар включил в свою армию 3 000 пленных вражеских воинов. Эту линию поведения восприняли и после смерти Гамилькара его преемники по командованию карфагенскими войсками в Испании.

Попытку возобновить сопротивление пунийскому нашествию вскоре предпринял один из иберийских вождей, Индорт, собравший ополчение в 50 000 человек. До сражения, однако, дело не дошло: Индорт бежал и в конце концов попал в руки неприятеля. Многие его воины погибли, а тех, кого карфагеняне сумели захватить, Гамилькар отпустил на все четыре стороны. Только Индорта, желая запугать возможных противников и предотвратить возникновение новых конфликтов, Гамилькар приказал ослепить и затем распять [Диодор, 25, 10, 1 — 2].

Ограбление Испании доставило Гамилькару Барке громадную добычу. Она использовалась для раздач воинам; она посылалась и в Карфаген для того, чтобы упрочить его популярность среди карфагенского плебса: часть добычи Гамилькар раздавал своим сторонникам [Апп., Исп., 5; Корн. Неп., Гам., 4, 1; Корн. Неп., Ганниб., 2]. Гамилькару удалось прочно закрепиться на юге Пиренейского полуострова и подготовить расширение карфагенского господства в Испании. Имея в виду эту же цель, Гамилькар продолжил еще одно направление пунийской политики в интересовавшем его районе — колонизацию, основав здесь крупный город, названный (до нас это наименование дошло в греческой передаче) Акра Левке 'Белая крепость' или 'Белый холм' [Диодор, 25, 10, З].

Действия Барки вызвали естественное беспокойство греческих колоний на Пиренейском полуострове. Они почувствовали угрозу своей самостоятельности и обратились за защитой к Риму, который получил желанный повод вмешаться в испанские дела. По свидетельству Аппиана [Апп., Ганниб., 2], уже при жизни Гамилькара состоялись переговоры между Римом и Карфагеном, и между ними были разделены сферы влияния (южная — пунийская, северная — римская), а их границей признавалась река Ибер. Оказавшись, таким образом, между молотом и наковальней, греческие города так или иначе были вынуждены поступиться своею политической самостоятельностью — на этот раз в пользу Рима. Власть последнего, очевидно, не казалась им столь обременительной, как господство наемной солдатни под водительством хотя бы и Гамилькара Барки. И все же Барка имел все основания быть довольным исходом переговоров: он не только не должен был отказаться от сделанных им приобретений, но, наоборот, получил возможность расширять свою территорию, не опасаясь, по крайней мере на первых порах, римского вмешательства.

Пока целью, которую Гамилькар наметил для себя, стал город Гелика. Первоначально его осада складывалась благоприятно для пунийцев, и их командующий решил отправить большую часть своей армии и слонов на зимовку в Акра Левке. Но в этот момент «царь» племени ориссов, связанный, как казалось, дружескими отношениями с Гамилькаром, неожиданно пришел на помощь Гелике, и пунийцы, не выдержав его удара, обратились в бегство. Возникла непосредственная опасность для сыновей Гамилькара, находившихся в боевых порядках, и, для того чтобы ее ликвидировать, Гамилькар принял основной удар на себя; преследуемый противниками, он утонул в реке, а дети тем временем были доставлены в Акра Левке [Диодор, 25, 10, 3 — 4].[38]

Едва известие о гибели Гамилькара дошло в Акра Левке, верховное командование пунийскими войсками взял на себя его зять Гасдрубал — в тот момент капитан одного из кораблей [Полибий, 2,1,9].

Для нас представляет определенный интерес вопрос о том, как Гасдрубал пришел к власти. По словам Полибия [2, 1, 9; ср. у Апп., Исп., б], должность командующего ему «передали» карфагеняне, однако подобное слишком общее указание не позволяет раскрыть существа дела. До известной степени его проясняет повествование Тита Ливия [21, 2, 3 — 4]: будучи зятем Гамилькара, Гасдрубал получил свое положение благодаря влиянию баркидской «партии», особенно значительному среди воинов и городского плебса, вопреки желанию (и, надо полагать, при сопротивлении) карфагенской аристократии. Важное дополнение к этому находим у Диодора [25, 12]: Гасдрубала провозгласили стратегом «народ» и карфагеняне. Очевидно, под «народом» источник Диодора имел в виду демократические круги населения Карфагена. Исходя из. всего изложенного, ход событий можно представить себе следующим образом: Гасдрубал, один из руководителей демократического движения в Карфагене, после внезапной смерти тестя оказался главою баркидской «партии»; получив власть из рук солдат, фактически возглавив армию, он сумел, опираясь на своих приверженцев в народе и на сторонников баркидской политики, добиться своего официального утверждения. По существу же Гасдрубал приобрел то положение военного диктатора, к которому стремился и которым — на территории Испании — обладал Гамилькар.

К этому времени Ганнибалу исполнилось семнадцать лет. Судя по дальнейшим событиям, после гибели отца он вместе с братьями покинул Испанию и вернулся в Карфаген. Обстановка военного лагеря, участие в походах, наблюдения за дипломатической деятельностью отца и зятя, несомненно, оказали решающее воздействие на его формирование как полководца и государственного деятеля. Воинские доблести Ганнибала, о которых говорит Тит Ливий [21, 4, 3 — 8], — храбрость, осмотрительность, выдержка, неутомимость, неприхотливость — все они сложились, конечно, под непосредственным влиянием Гамилькара. Вряд ли можно сомневаться и в том, что именно отцу Ганнибал был обязан и своим незаурядным образованием, в том числе знанием греческого языка и литературы, умением писать по- гречески. Насколько принципиальным был этот шаг Гамилькара Барки (приобщение детей к эллинской культуре), видно из того, что он был сделан вопреки старинному закону, запрещавшему изучать греческий язык [Юстин, 20, 5, 13]. Переступая через давнее установление, которое должно было отгородить пунийцев от исконного врага — Сиракуз, а фактически изолировало их от окружающего мира, Гамилькар не только стремился подготовить своих детей, прежде всего Ганнибала, к активной политической деятельности в будущем. Он хотел подчеркнуть свое стремление ввести Карфаген в эллинистический (греческий и грецизированный) мир — и не как чужеродное явление, но как органическую часть — и обеспечить ему поддержку и сочувствие греков в предстоящей борьбе с римскими «варварами».

Мы не знаем причин, заставивших Ганнибала покинуть Испанию. Не исключено, что Гасдрубал проявлял заботу о братьях своей жены. Возможно также, что он желал, хотя бы на короткое время, избавиться от опасного и неустранимого претендента на власть. Как бы то ни было, ближайшие пять лет