Варя ловкими руками сняла бинт с головы больного, и девочка чуть не вскрикнула: под бровью вместо века висел нелепый нарост, под которым прятался глаз и почти половина щеки.

«Такие веки, наверно, были у Вия!» — Наташке даже холодно стало, но она увидела второй глаз мальчика— черный, ясный, бесконечно грустный. Невозможно смотреть в него, чувствуя себя бессовестно здоровой. Кто же это?

— Завтра, Коля, я покажу тебя доктору Фирсовой! — сказала Варя, осмотрев и снова спрятав под повязкой безобразный нарост, изуродовавший бедного паренька.

«Фирсовой? Неужели это мать Алеши?» — Девчонка так и загорелась: даже у постели Наташи Коробовой ни разу не пришлось встретиться с нею.

— Почему у мальчика такое над глазом? — спросила Наташка, когда Коля вышел.

— Его чуть не убили фашисты, когда он был совсем маленький. Они выкинули его во двор со второго этажа, и он стал горбатый, а на лице у него уже второй раз появляется опухоль. Была за ухом. Сняли. Нынче над глазом. Это нервная ткань ненормально разрастается.

«Опять фашисты!» — В воображении Наташки сразу возникли умерший брат и кривобокая Донара…

— Как чувствуете себя, товарищ Лебеда? — спросила Варя, поворачиваясь к бойко вошедшему следующему больному. — О, сама вижу, что хорошо!

— Какой там хорошо! Стал точно шелудивый поросенок, — весело ответил больной сиплым шепотом. — Вот! — Он провел рукой по подбородку, отделенному от щек и носа какой-то розовой чертой. — Вся кожа шелушится.

— Шелушится — это пустяки. Главное, подбородок стал на место и отрыв гортани исправлен.

— Да уж за это я доктору Фирсовой по гроб жизни обязан. Шутка сказать, горло вырвано было! Что в рот ни возьмешь, все на грудь вываливалось. Теперь вздохнул!

«Опять доктор Фирсова! — с уважением отметила Наташка. — А что же ему тетя Варя сделала?»

Та сняла повязку со лба и щеки Лебеды, и девочка с изумлением увидела, что один глаз у него голубой, а другой карий.

— Можно мне посмотреть в зеркало? — засуетился Лебеда, оглянувшись на умывальную раковину.

Варя кивнула, и он, подойдя к зеркалу, стал рассматривать себя, явно довольный. Но подвижное лицо его вдруг выразило озадаченность.

— Отчего же он вверх смотрит?

Оказывается, в то время когда карий его глаз смотрел на врача, голубой был обращен к потолку.

— Смешной вы, Лебеда! Все торопитесь! Ведь я сказала вам, что поставлю временный протез. Видите, он и по цвету совсем иной? — Придерживая веко больного, Варя заглянула ему в глаз, что-то поправила там, вынула белый, похоже фарфоровый, голышок с голубым пятном на выпуклой стороне, еще раз заглянула в опустевшую ямку, измерила ее. — Дно орбиты углублено хорошо. Вы тут сами не трогайте, а то и вовсе перевернете протез.

— Я ничего не трогал, чесослово!

«Врет, как мальчишка, ведь глаз-то задрался! — подумала Наташка. — И говорит, как мальчишка: «чесослово»!

— Завтра заеду в магазин и подберу то, что вам нужно, — говорила Варя, поставив фарфоровый глаз обратно и беря новый бинт.

— Доктор, а нельзя ли без повязки? У меня от нее вот здесь давит, — громко и сипло шептал Лебеда.

— Еще немножко потерпите, зато уедете от нас молодцом.

— А стебель теперь можно отрезать? — Лебеда засучил рукав пижамы, и Наташка увидела, что на руке У него болталась приросшая круглая колбаска.

— Это у него остаток филатовского стебля, — пояснила Варя, заметив удивленное движение девочки.—

Сшили кожу на груди вроде чемоданной ручки, потом приживили ее на руку, на шею. Часть истратили на заплаты, а часть осталась про запас. — И снова к Лебеде — Торопыга вы! Отрезать всегда недолго.

— Да как же я к жене явлюсь с этой штучкой, она меня прогонит!

— Не прогонит! Теперь она не налюбуется на вас.

«Шутит тетя Варя! Да нет, не шутит. Но взгляд повеселел, заметно сразу. Значит, ничего особенного не произошло и можно бежать домой, готовить уроки».

Но вот еще бабушка вошла. Такая славная старушечка, быстрая, чистенькая, седые волосы заплетены в коски.

— Как дела, бабуся? — спрашивает тетя Варя.

— Дай бог вам здоровья, хорошо!

— Видите теперь этим глазом? — Варя показывает растопыренную руку. — Сколько пальцев?

Бабушка смеется и отмахивается: дескать, какие пустяки спрашиваете!

— Пять! Чего уж: без поводыря ходить стала1. Варя улыбается и, отпустив старушку, смотрит, просветлев, как она уверенно идет к двери.

— Я ей катаракту сняла, — счастливая в этот миг, говорит она Наташке. — Видела, на другом глазу зрачок мутно-серый? Тот глаз еще не видит, а на этом уже все в полном порядке.

— А у Лебеды что было?

— Фронтовое ранение. Здесь много раненых фронтовиков… Глаз ему мы лечили, а горло и челюсть — доктор Фирсова. — И снова лицо Вари стало таким хмурым, что Наташка подумала:

«Тетя Варя ревнует Ивана Ивановича к Алешиной матери!»

— Она хорошая, Лариса Петровна? — спросила девочка.

Варя ответила невнятно и уклончиво:

— У нас нет плохих врачей.

Острое, хотя и запоздалое, соображение осенило вдруг буйно-кудрявую голову подростка. Отец писал из Сталинграда, что Иван Иванович влюбился в хирурга Ларису Петровну Фирсову. Наташка много раз читала письма отца и помнила их наизусть. Так вот кого полюбил Иван Иванович! Но почему «полюбил»?.. Ведь он давно любит Ларису Петровну. А как тогда тетя Варя?..

Наташка взглянула на понуренную голову своего старшего друга, именно понуренную, а не склоненную над историей чьей-то болезни, и нежная жалость затопила ее сердце. Она не выдержала, подошла к Варе, высвободила руки из-под накинутого халата и крепко-крепко обняла ее.

— Что с тобой, девочка? Ведь мы на работе.

— Я знаю. — И со вздохом — А она его любит?

— О ком ты? — спросила Варя, тщетно стараясь скрыть свою печаль.

— О Ларисе Петровне. Если она его тоже любит, отдайте его ей.

— Ах, дурочка! Нет, право, какая ты еще дурочка! — Варя улыбнулась побелевшими губами, но в глазах ее застыл испуг.

— Всегда так! Чуть только вздумаешь сказать свое мнение, сейчас же: маленькая! Сейчас же: дурочка! Но ведь надо, чтобы всем было хорошо. У вас есть Мишутка, и мы с мамой, и… Логунов…

— Мне хорошо только с Иваном Ивановичем. И ты больше не говори таких вещей. Мы не в куклы играем: взять да отдать!

Две недели, пока не прижился пересаженный конец кожного стебля, Прудник ходил с прибинтованной под грудью рукой. Сейчас Лариса отсекла от живота вторую ножку стебля и подшила ее на переносье, над зияющей на месте носа старой раной. Так стебель передвинулся на будущее операционное поле. Теперь рука Прудника была прибинтована к подбородку. Со стороны казалось, будто задумался человек, опершись лицом на ладонь, приложив ко лбу огромный шестой палец, выросший над запястьем.