лечения расстройства координации и пространственной ориентации. Эк, загнул-то! Что-то не водилось за мной такого прежде. Не иначе, последствия работы «веселых ребят». Кого они там из меня сделать грозились?

Я оперся рукой о стену и выпрямился. Огляделся по сторонам. Большой сарай, вдоль стен навалено сено. Напротив меня стоит шеренга солдат. Так, форма наша, погон нет. Значит, попал, куда хотели? Перед строем несколько человек, форма получше – комсостав, на петлицах кубари. Так, значит, сорок первый – сорок второй год. Похоже? Может быть…

– Очухались?

Кто это тут? Ага, вот он, крикун. Старший лейтенант, судя по знакам различия. Лицо раскраснелось, кобура расстегнута. Плохо, он явно не в настроении. Так, а рядом кто? Справа один на четвереньках, форма солдатская, знаков различия нет. Пытается встать, но это у него выходит не очень. Ноги не держат и руки подламываются, все время падает. Слева трое, прижались к стене, вид помятый, у одного на морде свежий фингал. Интересно, знаков различия тоже нет. А я сам? Руки одернули гимнастерку, расправили складки и загнали их под ремень. На полу, под ногами, пилотка, надо полагать, моя. Выяснилось, что на мне такая же форма, как и на соседях. Значит – рядовой. Что там Травников обещал?

– Так, Леонов, еще не все мозги пропил? Хоть какие-то зачатки ума остались? Соображаешь, что надо себя в нормальный вид привести?

Это он ко мне? Судя по всему, да. Смотрит на меня. Надо отвечать.

– Так точно, товарищ старший лейтенант, не все. Стараюсь соображать.

– Гражданин лейтенант! Быстрее соображать надо!

Хренасе! Здравствуй, попа – Новый год! «Гражданин старший лейтенант»?! Стоп-стоп-стоп… Это что же, не обычная воинская часть? Гражданин?

Однако же и соседи мои зашевелились, стали приводить себя в порядок. Подтянулись и даже подровнялись. Стояли они слева от меня, так что я стал правофланговым и равнялись они на меня. Увидев это, крикун подобрел и даже убрал руку от кобуры. Однако не застегнул. Ну и то – божий дар.

– Что молчишь, Леонов? Язык со страху проглотил?

– Никак нет, гражданин старший лейтенант, не проглотил. Готов к выполнению любого приказа.

Глаза у него удивленно расширились. Что-то не то я сморозил? Похоже…

– Любого, говоришь? – Он подошел ко мне поближе. – Ну-ну… Это ты вовремя сказал… Считай, повезло тебе. Да и этим обалдуям тоже…

Он прошелся вдоль строя. Подошел к лежащему. Тот уже прекратил все попытки встать и неподвижным кулем валялся на полу.

– А ты, Громов, умнее всех решил оказаться? Мол, вы в бой, а я в медсанбат? Отравился, бедненький! Ай-ай-ай! Гогоберидзе! – гаркнул он, повернувшись к остальным бойцам. – Ну-ка, тащите этого мерзавца во двор!

Двое бойцов выскочили из строя, и подхватив лежащего под руки, потащили его волоком из сарая.

– А ну, выходи строиться!

Через несколько минут мы все стояли во дворе. Вокруг была полуразрушенная деревня, жителей на улицах видно не было. Наметанным взглядом я засек пару грузовиков, стоявших напротив сарая на улице. На первый взгляд они не бросались в глаза, однако видневшиеся в кузовах пулеметы ясно показывали, что стоят они здесь не просто так. Да и разнесены по фронту так, чтобы друг другу не мешать. Зуб даю, за нашей спиной тоже что-то есть.

– Равняйсь, смирно! Равнение на середину!

Строй колыхнулся и замер.

Старший лейтенант, держа руку у козырька фуражки, подошел к стоявшему у забора невысокому капитану.

– Товарищ капитан! По вашему приказанию отдельная восемьдесят вторая штрафная рота построена!

– Вольно.

– Вольно! – гаркнул старший лейтенант.

Капитан неторопливо вышел на середину. Походка у него была плавная, уверенная. Чувствовалась внутренняя сила. Это не крикун – старший лейтенант – волчище еще тот.

– Ну, что, бойцы? – спросил он, остановившись перед строем. – Я так понимаю, что головы тут у некоторых отдельных персонажей чем-то неправильным заняты. Так?

Вопрос риторический.

– Молчание – знак согласия. Так еще древние говорили. Сдается мне, что память тут у некоторых хуже девичьей. Вы еще вчера-позавчера где были? Кто в тюрьме, кто в трибунале, а кто и вовсе к смертушке готовился. Однако же наша родная Советская власть пошла вам, мерзавцам, навстречу. Дали возможность кровью искупить свои прегрешения. Вам бы радоваться! Не во всяком бою смерть бывает. Я вот с Халхин- Гола в строю – и ни царапины. Была у вас возможность честными людьми стать. Была… Да не всем, видать, это нужно. Свернули на проторенную тропку. Авось да пронесет? Не пронесло…

Из его дальнейшего рассказа я уяснил следующее. Рота наша остановилась в деревне на ночлег. Нас загнали в сарай, выставили часового, и большинство штрафников тут же завалилось спать. Однако некоторые, особенно предприимчивые, заметили по пути палатки медсанбата и решили наведаться туда за спиртом. Сделали подкоп, и человек шесть рванулись в самоход. Часовой этого не заметил. Добравшись до палаток, штрафники стали там шарить в поисках спирта. Естественно, они его вскорости и отыскали. На радостях приняли на грудь и расшумелись. На шум появился военврач с санитарками. И послал всех буянов к такой-то матери, пригрозив трибуналом. Кто-то из особо буйных и поддатых засветил ему в лобешник. Врач вытащил «ТТ» и пальнул в воздух. Прибежала охрана и повязала всех любителей халявной выпивки. В том числе и меня, а точнее – Леонова. Вдобавок засветили прикладом в ухо, отчего он в момент отрубился. И навернулся на землю прямо около палатки с ранеными. Где и пролежал почти полчаса, не приходя в сознание. Так, бессознательного, и приволокли в сарай. Таким образом, что-то стало проясняться. Перенос действительно произошел в медсанбате! Только вот попал я не в тело командира, который, скорее всего, в этой самой палатке и лежал, а в Леонова! Тот, по-видимому, рядышком около нее и валялся. Мало того, что пьяный в дымину, так еще и прикладом в ухо огреб! Так что состояние у него было едва ли не хуже, чем у неизвестного командира. И еще, насколько я помнил рассказы Травникова, перенос происходил только в того «реципиента», который являлся наиболее предпочтительным в данной ситуации. То есть Леонов физически и морально лучше, чем неведомый мне командир? Интересно… Кстати, а штрафной роте я за что? Надо будет порасспрашивать осторожно у окружающих.

Тем временем капитан заканчивал монолог.

– Так что светит вам, добрые молодцы, на сей момент, однозначный и бесповоротный расстрел. Даже и суда не потребуется. Имею на это полное право. Обстановка у нас самая что ни на есть боевая, до линии фронта три километра. Так что по уставу можно всех поставить к стенке!

Мы все подавленно молчали. Атас, какая перспектива! Может, прямо к капитану и подойти со своими рассказами? Ага, щас! Сочтет он все это последствием большой доли спирта. И будет по-своему прав.

– Значит, так, соколики вы мои ясные. Те, кто вовремя очухался и хотя бы частично осознал вину, получают от меня последний и окончательный шанс реабилитировать себя. Для начала – в моих глазах. А дальше я посмотрю. А что же касается тех, кто в себя приходить так и не собрался…

Лежащий на земле солдат вдруг приподнял голову. Встал на четвереньки и огляделся. В себя пришел? Или все время ваньку валял? Черт его знает, не лезть же к нему теперь с расспросами. Это не осталось незамеченным капитаном.

– Ага! Очнулся, милок? Ну-ка поднимите его на ноги!

– Гогоберидзе! – гаркнул старший лейтенант. – Организовать!

Из строя выдвинулся здоровенный черноволосый мужик, кивнул, и из-за его плеча выскочили двое бойцов. Те самые, что и тащили Громова во двор. Подскочили к нему и привели в вертикальное положение. Так, надо понимать, это актив роты. Те, что на подхвате у старлея состоят. Надо будет запомнить и держать с ними ухо востро.

– Смирно! – Это снова капитан.

Строй замер.