дочке! Говоришь, счастья хочет Роман Украине? Тогда я тебе расскажу, перед кем он ее на колени хочет поставить. Расскажу тебе о Рене, у которого твой Роман — первый помощник…
Майор ничего не смягчал и не преувеличивал. Он приводил только факты, и от этого его рассказ о преступлениях Рена перерастал в обвинение всем украинским националистам. Даже у Малеванного, которому были известны в деталях преступления Рена, побежали мурашки по спине. Майор по памяти называл села, которые подверглись кровавым налетам банд Рена, имена активистов, убитых и замученных националистами.
— Рен воюет за отцовские капиталы, которых лишила его народная власть. А за что воюет Роман? Когда Рен отдал приказ убивать каждого, кто вступит в колхоз, их семьи уничтожать, а дома сжигать, что тогда сделал Роман? Написал стихотворение «Кровью зросымо шлях у майбутне», в котором оправдывал все эти зверства. Ничего себе — хороший!
Ева плакала. То, что сказал майор, было правдой, и от этой правды никуда не скрыться. Она на минуту представила, что было бы, если бы этот майор и его помощник — чернявый лейтенант отнеслись бы к ней, бандитской невенчанной жене, с той меркой, с которой Рен примерился к их семьям, и ей стало страшно. Так не могло быть, она это знала, но только сейчас поняла, почему такое невозможно. На их стороне и сила и правда, Рена же водит на веревочке только страх. И вслед за ним бредет ее коханый — Роман.
Майор встал.
— Подумай над моими словами. А Савчуку передай — хочу его видеть.
— Разве вы меня не арестуете? — удивленно спросила Ева.
— Надеемся, что этот разговор не пройдет впустую для тебя, и ты сама порвешь те последние ниточки, которые связывают тебя с бандеровцами. Что касается Романа, то ему, понятно, самому решать свою судьбу. Но думаем, и твое слово для него что-то значит.
Майор верил: не только автоматом нужно бороться с националистами. За годы чекистской работы он хорошо научился отличать врагов жестоких и коварных от людей, запутавшихся в чужих сетях, в силу обстоятельств оказавшихся на преступном пути. Казалось, в данной ситуации простейший путь — арестовать Еву, как бандеровскую пособницу, установить наблюдение за ее хатой: Чуприна обязательно выйдет из леса, чтобы узнать о судьбе жены, и попадет в засаду. Однако прямолинейность не всегда полезна в тонкой и филигранной работе чекиста, особенно когда борьба ведется за души людей, их настроения, взгляды на жизнь, на будущее Родины.
Через несколько дней Ева, прошагав двадцать километров от Зеленого Гая в райцентр, пришла к майору. Не в райотдел, а домой, поздним вечером. Наверное, надеялась, что никто не заметит этот ее необычный визит. Постучала робко в окно, и майор тотчас откликнулся:
— Входите, открыто.
Ева удивилась: знала, что за начальником райотдела охотятся люди Рена, а он вот так — даже на ночь дверь не запирает.
В доме ужинали. Майор в вышитой сорочке сидел во главе стола, рядом жена, а вокруг них пятеро ребятишек — перед каждым по три картофелины и соль. По селам бродил голод, обрушились в том году на поля и град и засуха, уничтожили посевы, но Еве казалось, что голодно может быть везде, только не в хате такого большого начальника.
Она остановилась у порога, платок, надвинутый на самые брови, почти скрывал лицо, но майор узнал ее сразу.
— Проходите, не стесняйтесь, — пригласил. — Как раз к ужину. Валя, — сказал жене, — приглашай Еву за стол.
— Знимайте кожушок та хустыну, — приглашала певуче жена, — повечеряйте з нами.
По выговору Ева сразу определила, что жена майора такая же селянка, как и она, и почему-то ей стало легче, прошел страх, который все не давал ей постучать в окно этого дома, а водил вокруг. Она не стала отказываться от приглашения, не принято обижать хозяев, если те просят к столу, уселась среди загалдевших, как галчата, детишек. Майор чистил картофелины детям, и те катали их, горячие, исходящие душистым паром, на ладошках, прежде чем приноровиться и куснуть. Потом пили чай — кипяток, настоянный на молодых вишневых ветках, — настоящего чая не было в селах еще с войны.
Еве стало хорошо в этом доме, где все почти так же, как в ее батьковском, — вот и отец любил сидеть у торца стола, только клал рядом большую деревянную ложку и стукал ею по лбу для острастки каждого, кто лез в чугунок с картошкой без очереди. У них тоже была большая семья, прокормить ее с тех несчастных моргов поля, на которых гнул спину отец, было нелегко. И в то же время Еве болезненно хотелось, чтобы майор или его жена Валя хоть как-то выказали ей недоброжелательство, показали превосходство. Но майор был приветлив, ободряюще поглядывал на нее и даже извинился, что на столе так скромно — нечем и угостить.
Дети отправились спать, и слышно было, как в соседней комнате Валя укладывает их в кроватки. Майор закурил, он не торопился начинать деловой разговор, выдерживая сельский этикет: когда гость сочтет нужным, тогда и скажет, зачем пожаловал.
— У нас тоже была большая семья, — сказала Ева, — батько, ненька, дидусь, трое хлопцев и нас четверо — девчаток… — Молодая женщина вдруг глянула майору в глаза и тяжело, словно снимая непосильную ношу, сказала: — Ну, вот я и пришла. Что делать, подскажите? Коханый по лесам прячется, а дочка растет, и мне такая жизнь ни к чему. Видно, злая ведьма на мою долю ворожила. Ходила в церковь, молилась — не помогает. Теперь к вам пришла, пан майор.
— Товарищ майор, — поправил начальник райотдела. — Я не бог, судьбами людскими не распоряжаюсь. А что делать, давай думать вместе.
— Верьте мне, он честный человек, мой коханый. Другого бы не полюбила. И если бы тогда, много лет назад, рядом с ним оказались другие люди, и он стал бы другим.
— Потому и хотим ему помочь…
Они проговорили очень долго. Ева ничего не скрывала. Она была из тех людей, которые, поверив человеку, открывают ему душу.
— А Роман вас знает, — сказала она, — и того молоденького лейтенанта тоже знает…
— Откуда? — немного неестественно удивился майор. А сам подумал: «Конечно же, знает. То мы за ним гоняемся, то он нас выслеживает».
— Все люди про вас только хорошее говорят. Вот он меня как-то и спросил: «Что это за майор такой, эмгебист?» Я ему и рассказала. Ох, если бы я могла слова найти такие, чтобы убедить его!
— Давай попытаемся найти их вместе, — предложил майор. — Лейтенант Малеванный давно хотел твоему возлюбленному письмо написать. Только адреса не знал, не напишешь ведь: «Лес, берлога Ре-на, Чуприне в собственные руки». Отдашь Роману? Захочет — пусть ответит.
Так началась эта переписка между чекистами и адъютантом Рена. Савчук через Еву прислал ответ. Это был листок бумаги, на котором круглым почерком старательного ученика было написано следующее:
«Письмо твое, друже лейтенант, получил и благодарю за внимание к моей скромной персоне. Никто еще нз эмгебистов мне писем в лес не писал, а ты не погнушался послать весточку бандиту, как вы нас называете. Во первых строках моего письма сообщаю, что я жив и здоров, а тебе того не желаю, потому что на земле украинской вдвоем нам места нет: или ты, или я. Письма писать ты хорошо выучился. Все изложил: и про политический момент и про счастье народа. Только одного тебе не понять, что я в своей вере годами утверждался, свою правду годами искал, и не тебе меня пошатнуть в том, во что верю и на чем стою. Выследили, вынюхали вы мою дружину и дочку и думаете, что и меня на крючок поймали? Не надейтесь, я не та рыбина, которая сама в сеть плывет. Во имя своей борьбы мы не жалеем ни себя, ни своих детей. А „гражданином“ меня не называй, так у вас арестантов зовут, меня же вы еще не поймали…»
Малеванный никак не мог понять, всерьез это написано или для того, чтобы поиздеваться над ним, попортить нервы.
Майор успокоил:
— Красуется Роман. Показывает: сам черт не брат… Судя по тому, что мы о нем знаем, Чуприна
