Уже после нескольких таких вопросов и реплик Кругляк предпочел рассказывать о себе начистоту. А жизнь его была прямолинейна, как винтовочный ствол: предательства, убийства, насилие.

Сорока решил, что этот человек вполне подойдет. Особенно для выполнения некоторых заданий по чистке[29].

После окончания учебы Сорока стал работать в отделе кадров своего же института. Нашлись влиятельные друзья, которые помогли ему остаться в областном городе. В том же институте он помог и Кругляку пристроиться — по хозяйственной части.

Кругляк никогда не подводил своего шефа. Даже когда в ходе чистки пришлось убирать кое-кого из личных и давних друзей, утративших веру в победу идей «самостийности». А сейчас вот опростоволосился. Ну кто мог знать, что эта паненка такая цаца?

Но, оказывается, Сорока выложил еще не все.

— Отыскали Шевчук, эту зеленогайскую учительницу?

Кругляк виновато потупился:

— Как сквозь землю провалилась…

— Кто привлекался к акции?

— Северин.

— Но ведь он не может даже появиться в Зеленом Гае — чужой человек, сразу вызовет подозрения. Я начинаю всерьез сомневаться в ваших умственных способностях, пан Кругляк.

«Хоть бы матюгнулся, что ли, — с тоской думал Кругляк. — Все было бы легче. Нудит и нудит…» А на лице — вразрез с мыслями — написаны были и подобострастное внимание и готовность выполнить любые приказания шефа.

Сорока снял очки, неторопливо и аккуратно протер стекла белоснежным платочком. Без очков, близоруко щурящийся, он походил на рассеянного доброго дядю из детской сказки.

— Мы попали в очень трудное положение, — спокойно, словно читая лекцию, заговорил Сорока. — Наши отряды разгромлены, даже запасная сеть провалена. Потеряны лучшие люди. Уничтожено то, что создавалось годами. И все это за кратчайшее время. Впрочем, это вам известно. Среди тех, кто остается в строю, — паника. Даже вернейшие, проверенные в десятках испытаний, заколебались. Некоторые уже бежали. Куда? Кто-то надеется отсидеться в укромной криивке[30], кто-то, признав борьбу безнадежной, поднял руки. Сколько нас осталось? Немного…

Референт службы СБ краевого провода умел мыслить реалистично. Он позволял себе иногда задумываться над ближайшими и дальними перспективами подполья, начистоту изложить свои взгляды и выводы подчиненным. Но всегда подчеркивал: есть только один выход — бороться до конца. Каждым словом и жестом он старался создать себе репутацию человека особого склада: не знающего колебаний и сомнений.

Несколько лет назад Рен обратил внимание на нескладного, многословного студента, истово выставлявшего напоказ свои националистические убеждения. Прозвал его «философом». И сумел разглядеть за чудаковатой внешностью твердую, жесткую натуру, за медоточивыми рассуждениями — беспринципность. Рен сделал его референтом службы СБ и не ошибся — Сорока ревностно наводил порядок в бандеровских рядах: доносил на бывших друзей, выполнял приговоры непокорным. И скоро прежняя его кличка — Философ — забылась, у «штудента» появилось новое псевдо — Ястреб.

Сорока методично излагал свои мысли Кругляку:

— Да, время тяжелое. Но пока жив хоть один человек, живет и дело, которому он служит. У нас, к счастью, почти не было провалов в руководстве. Значит, есть кому собрать новые силы, выждать и снова ударить. Но если почти на самой верхней ступеньке лестницы устраивается идиот, то… — Сорока безнадежно махнул рукой.

«Допекло и тебя, — в душе злорадствовал Кругляк, — наконец заметил, что все разваливается». Он как-то пытался поговорить на эту тему с шефом, а тот его обозвал паникером и трусом.

— …то от таких надо избавляться, — закончил свою мысль Сорока.

«Прикажет удавить или расстрелять?» — лихорадочно соображал Кругляк.

— Пан Сорока, повторяю, я предполагал, что речь идет об обычной проверке. Метод, который я применил, не подводил ни разу. Если человек его выдерживал, значит он наш…

— Итак, подведем итоги: с Менжерес вы действовали топорно, Шевчук, которую необходимо уничтожить, не нашли. Розум — работавший у вас под носом чекист — скрылся, теперь его не достать. Не так давно исчез референт пропаганды[31] — куда, при каких обстоятельствах? Тоже сказать ничего не можете. А вдруг этот референт сейчас выкладывает чекистам наши явки, связи, планы?

Шеф настроился на длинные нотации. Он удобно расположился в кресле, отодвинул настольную лампу, чтобы на лицо упала тень. У Кругляка немного отлегло от сердца: раз распекает, значит решил оставить в живых. Иначе не стал бы тратить время.

Раздался звонок. Сорока и Кругляк одновременно сунули руки в карманы. Настя, повинуясь взмаху руки шефа, ушла открывать. Слышно было, как она разговаривает в передней: «Шубку повесьте, будь ласка, сюда, а ботики поставьте под вешалку».

— Это для вас сюрприз, Кругляк, — многообещающе протянул Сорока.

В комнату вошла Ива. Она тоже держала руку г. кармане спортивной куртки, и Кругляк мог поклясться, что тот предмет, который так оттягивает карман, — пистолет. Глаз у него был наметанный.

— На улице отвратительная погода, — сказала Менжерес.

— Дождь пополам со снегом, — откликнулся Сорока.

— В такую погоду лучше сидеть дома.

— Не у всех так выходит.

Обменявшись паролем, Ива нерешительно остановилась посреди комнаты. Она чего-то ждала. Руку из кармана не вынула.

— То, что вы ищете, стоит на серванте, — подсказал Сорока.

Ива подошла к серванту, взяла фотографию чубатого хлопца. Потом достала из сумочки свой фотоснимок точно такого же размера. Приложила их друг к другу, присмотрелась. Волнистый срез двух листков картона точно сошелся. Когда-то это была одна фотография — Ивы и чубатого хлопца: Ива была в национальном костюме, на косах веночек.

— Рада витаты вас, друже командир! — очень тепло приветствовала она Сороку. На Кругляка даже не глянула. Тот снова приуныл.

Ива поздоровалась с референтом СБ так, как принято было в сотнях УПА. Кругляк отметил это: ишь ты, прошла проверочку-закалочку. Он обратил внимание и на то, как свободно, без напряжения обращалась Ива с паролями — такое дается только длительной привычкой.

Сорока сердечно пожал девушке руку.

— С благополучным прибытием! — торжественно провозгласил референт.

Настя, улыбаясь умильно полными губами, внесла на подносе две рюмки, наполненные коньяком — наверное, Сорока заранее об этом распорядился. Кругляку выпить даже не предложил. «Ну и дидько с вами, — чертыхнулся про себя эсбековец, — все равно на одной гилляке висеть будем». С некоторых пор эта мысль все чаще приходила ему в голову.

— Согласно приказу я временно поступаю в ваше распоряжение, друже, — сказала Менжерес. Коньяк она выпила, смакуя, маленькими глоточками.

Кругляк, от которого не ускользала ни одна деталь, отметил и это: «Вот и пара нашему Сороке тоже из интеллигентов». В отличие от шефа для него слово «интеллигент» было ругательным.

— Знаю, — ответил Сорока, — человек, передавший фотографию вашего друга в мастерскую Яблонского, предупредил об этом и о том, что у вас есть также и свои задания.

Референт СБ, казалось, светился от радушия и приветливости.

— Но об этом потом, — махнул он нетерпеливо рукой. — Почему так долго не устанавливали контакты? — поинтересовался Сорока.

— Мне надо было легализоваться, привести в порядок свои дела. Хотя я и переходила кордон легально, но все могло быть — вдруг меня вздумали чекисты проверить? Надо было выждать. И, только убедившись, что опасности нет, явиться к вам.