— Он душегуб и мразь!

— Преступник?

— Нет. Преступники — они работают. У них такая профессия — пусть плохая, и мы с ней боремся. А у этого… Он изображает из себя гения, хотя все проще — его, я думаю, женщины не любят. Вот он и мстит всему миру.

— Ой, какие вы страсти на ночь рассказываете. Мы напугаем наших радиослушателей!

— Ничего. Ленинградцы — люди крепкие. Да и этому упыренку недолго осталось на свободе бегать. Поверьте — у нас милиция, уголовный розыск, не так уж плохо работают. Встречать бы еще в обществе побольше понимания…

— Ну, что же, наше эфирное время подходит к концу, давайте пожелаем нашему сегодняшнему гостю удачи и успехов в его нелегком и таком нужном для всех нас деле…

…После эфира было многое. Возбужденная Светка хохотала и говорила, что все прошло отлично. Разумеется, Тульский поехал ее провожать до дому. Разумеется, зашел в квартиру. Ну и… В общем, они снова мешали нормально спать соседям. Изголодавшийся Артур (да еще на после-эфирном нервяке) как озверел, да и Светлана перестала быть деловой и строгой. Кстати, и костюмчик-то у нее не таким уж официальным при ближайшем рассмотрении оказался — дело в том, что Тульскому поначалу приспичило, чтобы стоя и именно в этом костюмчике… — очень эротичная, как выяснилось, одежка… Вот только стол они в комнате, в итоге, сломали, но Артур клятвенно обещал его починить… Они не спали всю ночь, но им и не хотелось спать. О том, что будет утром, Тульскому думать тоже не хотелось.

…А утром он тихой сапой прокрался к себе в кабинет и даже зачем-то начал себя осматривать. Странно устроен человек — сначала разговаривать разговоры на пятимиллионную аудиторию, а потом пытаться это скрыть — ну, где тут логика! Конечно же, о его выступлении к полудню уже знали все, кто можно, и кто нельзя — тоже. Во-первых, в дежурке слушали радио. Во-вторых, начальство уже тоже было в курсе, потому что в главке с утра случился переполох по этому поводу. Счастье еще, что эфир был прямой, и до полковников и генералов все доводилось только в виде искаженных пересказов. А пересказывали вот что — какой-то опер с Васильевского нагнал жути, рассказывал про непойманного маньяка, вообще вел себя в эфире развязно, не так, как подобает офицеру милиции. Правда, милицию и уголовный розыск защищал хорошо, особенно, когда им по телефону разные диссидентские додманы звонить стали… Но все равно — кто разрешил? Кто санкционировал?! Время-то какое на дворе — уже где-то в чем-то воля, но… многое еще было не принято… и до свободы было еще очень далеко. Впрочем, до нее — всегда далеко.

В общем, вставили пистон начальнику Василеостровского РУВД, он, соответственно — Токареву. Василий Павлович выдернул к себе Тульского (вычислилось все очень легко — все 16-е бегало на Артура смотреть, как на звезду, и даже из других отделений забегали), выслушал его невнятное объяснение, схватился за голову, наорал, но в оправданиях перед главковским начальством, конечно, выгораживал его — кричал, что необходимо популяризировать работу милиции и угрозыска. Выслушав объяснения Тульского насчет идеи провоцирования Невидимки, Токарев-старший пожал плечами, поскольку в силу прессы не очень верил — а вот начальников в ГУВД ему пришлось клятвенно заверять, что никаких непойманных маньяков на Васильевском острове нет, что это была такая метафора — такой способ привлечь внимание и заинтересовать… Из главка пообещали оргвыводы сделать позже, а начальнику ГУВД пришлось в тот же день тоже выступить на радио — по настоятельной рекомендации из обкома партии — и успокоить общественность, официально заявив, что никаких данных о действиях в Ленинграде маньяков и «серийщиков» не имеется. В общем, шуму было много.

Тульский испытал «сладкое бремя славы»: мало того что ему, как минимум, обещали строгий выговор так на нем еще и чуть ли не весь личный состав РУВД «чувство юмора оттачивал» — задразнили парня «поп-звездой», «властителем ночного эфира» и так далее и тому подобное. На вопросы же коллег о «маньяке» Артур, как заведенная кукла, отвечал, что, мол, просто хотел атмосферу всколыхнуть, ведущую попугать…

Во второй половине дня в 16-е заявился Артем — тоже уже все знавший и потому злой как черт. Между приятелями состоялся неприятный разговор. Тульский пытался объяснить, почему он ничего не сказал Токареву-младшему заранее. Артема его аргументация не устраивала. Артур боялся, что Токарев сейчас спросит его — ну как, мол, проводил Светочку домой после эфира? Но Артем сказал о другом.

— Знаешь, Артур, либо мы по Невидимке идем вместе — и тогда давай согласовывать друг с другом свои действия и идеи, либо… Дело даже не в том, как этот упыренок среагирует… Что, я — не прав?

— Прав, — согласился Тульский, которому крыть было действительно нечем, — но, Тем, может, этот Невидимка и не слышал ничего, а? Может, он только телевизор смотрит?

Токарев-младший сердито усмехнулся:

— А зачем же ты тогда в радиоэфире выступал?

Артем круто развернулся на каблуках и, уже выходя из кабинета, посоветовал:

— Воротничок застегни — а то засос видно!

И шваркнул дверью. Это была их первая размолвка.

…А молодой человек с неподвижными глазами и паутиной в душе радио-то как раз слушал. Он как раз телевизор не любил смотреть. Он часто сидел у окна в своей квартире, не зажигая света, и — в фоновом режиме — слушал радио. Так что Тульского он услышал. Услышал и разозлился, потому что кое в чем опер попал в «десятку». Был бы он казаком — взорвался бы и крикнул: «Ну мы его, суку, укоротим». Но этот человек обладал другим характером. Он не взорвался. Он сидел у окна и улыбался…