территории.

— А никто и не сомневался!

— Ладно… Если конкретные мысли появятся — дай знать…

Попрощались. Уходя, Варшава, как всегда, не смог не окликнуть:

— Токарев! А ведь будет фарт с тобой — посадишь?

— А я и не скрываю! — откликнулся Василий Павлович.

— Ну-ну, — пробурчал вор и, дойдя уже до Горного института, неожиданно сердито гаркнул:

— «…И старуху мать, чтоб молчала, блядь!»

Варшава сам от себя и не ожидал, что так близко к сердцу принял последние слова Токарева. Мог ведь, собака легавая, хотя бы из вежливости ответить вроде того, что, мол, да брось ты, — так нет же!

Через несколько часов вор собрал у себя честной народец — то есть всех, кто сбрасывал документы Есаулу.

Речь свою Варшава начал с обращения:

— Джентльмены!..

Кратко изложив суть претензий угрозыска, вор перешел к опросу;

— Ну, и какие будут мнения? Мнения были немудреные:

— …Чтоб у суки этой хуй на лбу вырос, покалечу ту иуду!..

— …Легавые сами зарапортовались!

— …Токаревские прокладки, — говорил я, что любые темы с уголовкой карцером попахивают?!

…И так далее — как и на любом производственном собрании, эмоций было много, а конструктивных предложений — ноль.

— Хорош шипеть! — цыкнул раздраженно Варшава. — Сам Токарев подбрасывать эту ерунду нам не стал бы!

— Ага! — ухмыльнулся по-жигански засиженный карманный вор Тихоня. — Говорила мене мать — не водись с ворами!

Варшава коротко глянул на него и повысил голос:

— Не стал бы! А среди нас — тоже полоумных не замечено. Стало быть, кто-то…

— Подставил! — ахнул от догадки Есаул. Вор поводил раздумчиво головой на реплику старого приятеля:

— Ну, на сурьезные проблемы этим не подставишь — чай, не при Иосифе Грозном живем… И не на оккупированной территории… Хотя — клин, конечно, лишний промеж нас с уголовкой таким манером вбить можно… Подставил… Дали себя подставить! Кто мог узнать, что мы сбросы делаем? Вот тот и пошутковал. Манера у него такая — он, я же говорил, даже пятки тому терпиле треугольником расписал — типа того, что, мол, блатные куражились…

— Если найдем — так я ему жопу на британский флаг порву, — уже серьезно, при общем молчании пообещал Тихоня.

— Если!!! — ощетинился Варшава. — Если… Думайте, кто чего видел, кто чего слышал. Знаю — если кого Баба-яга за язык дернула — вслух не скажет. Пусть тогда ко мне приватно подойдет, я сор выносить не буду…

Озадаченно шушукаясь, все разошлись, но минут через пятнадцать к Варшаве вернулся Есаул и признался, густо краснея и запинаясь:

— Сразу-то как-то и не вспомнил… Я — старый каторжанин, а тут… Тебе скажу. С месяц назад дело было. Выпивал я раз сильно, и знаешь, с кем? С племянником. Он с Перми. Работает там опером. В Питер редко-редко приезжает. Хороший такой пацан — все мне рассказывает, что надо, мол, по закону, без рукоприкладства… Советуется со мной. Ну, по-человечьи… И вот я ему и рассказал — ну, для примера, как наш мир иной раз может и с уголовкой договориться… Потому что на его территории в Перми как раз и баня есть… Помянул я — сам знаю, что косяк, — и тебя, и Токарева… Объяснил, где тайник у нас и для чего по такой системе запустить карусель решили…

Варшава раздраженно слушал и не понимал:

— И что? Этот племяш твой с Перми сюда обратно приехал и учудил все это?!

— Господь с тобой! — Есаул даже руками всплеснул и продолжил: — Дело-то уже после закрытия бани было… Потому говорили свободно, громко, а потом я — глядь: а в соседней кабинке паренек еще трется… Такой — никакой… И как он проскользнул? Я же всех выпроводил… Вот он-то всю историю и мог слышать. Такая вот канитель.

Вор подобрался, почуяв след:

— Так, а что мы про него знаем?

— Ничего…

— Ну, как он выглядел-то? Манеры? Есаул задумался:

— Не с нашего огорода. Это — сто пудов. Блеклый такой, улыбка заискивающая… Я потому и значения не придал…

Варшава снова начал злиться:

— Какой «блеклый»?! Мы что с тобой — художники? Опиши!

У Есаула от напряжения даже лоб бисеринками пота покрылся:

— Ну… помнишь фильм «Адъютант Его Превосходительства». Там в контрразведке был такой офицерик молоденький, он кого-то там замучил, а ему потом полковник сказал: «Я сомневаюсь, подпоручик, была ли у вас мать…»

— И?..

— Вот у паренька — навроде такие же глаза.

Варшава устало дотряс в свой стакан пену из бутылки «Жигулевского»:

— Эх…

Вор отхлебнул и вдруг выпрямился:

— Глаза пластмассовые?

— Нет, он — зрячий!..

Варшава завертелся, отставив стакан:

— Блядь, ну — как у куклы, которая моргает, когда ее качаешь?

— Во-во… навроде того…

— Во-во!!!! Эх, Есаул!!!

Вор от огорчения даже вскочил и забегал по комнате, а его приятель с опасливым удивлением смотрел на него.

— Ты что, его знаешь?

— Ни ухом ни рылом — но так хочу познакомиться!!!

— Объясни толком.

Варшава снова присел за стол, подпер голову кулаком:

— Объясняю. Еще раз увидишь его в бане… хоть в пиво что подмешивай, хоть бутылкой по затылку — это тебе на усмотрение… а потом — мухой за мной. Кровь Проблемы на нем. Остальное тебе надо?

Потрясенный Есаул молча покачал головой, а Варшава так расстроился, что даже не стал костерить приятеля за запаленную систему главпочтамта…

Вор позвонил Тульскому, сказал коротко:

— Заскочи вечерком, новости есть…

…К Варшаве Артур заявился вместе с Токаревым-младшим, поскольку они вдвоем целый день, как проклятые, отрабатывали связи Треугольникова — чем чуть ли не до слез растрогали Кружилина, который решил, что друзья стараются для него — чтоб из прокуратуры вздрючки за материал не было.

Отработка связей покойника ничего не дала, хотя парни ходили и на производство, и по друзьям, и даже искали несуществующую любовницу…

— Заходи… Заходите, — встретил вор молодых людей и дернул бровью в сторону Артема непонимающе.

— Здорово. Это Артем, друг мой. Ну, сын Василия Павловича. Помнишь, я тебе рассказывал.

— А-а, — протянул Варшава. — Тогда, конечно. Стало быть, чужих нет. Ну, садитесь,