ОН ЗНАЕТ, ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ

Глядя на страницу, Босх почувствовал, как шевельнулось сердце, что бывало всякий раз, когда в кровь поступал адреналин.

— Как вы думаете, что это означает?

— Не знаю. Но не сомневаюсь, что открыть его следовало намного раньше.

Карандашная пометка внизу страницы отсутствовала — вероятно, Элайас еще не успел прочитать сообщение.

— Судя по всему, у нас нет первого, — сказал Босх. — Те помечены номерами два и три, а это пришло позднее — полагаю, адвокат обозначил бы его номером четыре.

— Я тоже так думаю. Но в папках нет ничего такого, что могло бы быть номером первым. Может быть, Элайас выбросил его, не придав значения. Может, он понял что-то только после второго письма.

— Возможно.

Босх знал, что пока у него нет ничего, кроме неясного предчувствия, но оно обманывало редко, и он привык доверяться чутью. Возбуждение, подобное тому, которое охватывает вышедшего на след зверя охотника, горячило кровь, но к нему примешивалась досада: то, что, возможно, было ключевой уликой, лежало в кейсе целых двенадцать часов, а он спохватился только теперь.

— Говард говорил с вами об этом деле?

— Нет, мы никогда не разговаривали о работе. Договорились об этом с самого начала. Мы оба отдавали себе отчет в том, что, если наши отношения перестанут быть тайной, люди сразу начнут выискивать в них что-то... неподобающее. Как же, главный инспектор и один из самых деятельных противников департамента полиции... Ну, вы понимаете.

— К тому же он был женат.

Ее лицо как будто застыло.

— Послушайте, что с вами? Только что мы разговаривали вполне, как мне казалось, доброжелательно, и вдруг вы... Вам хочется поругаться?

— Не знаю, что вас так задело. Да, мне трудно представить, что вы в частных беседах не говорили о департаменте полиции. Так не бывает.

В ее глазах вспыхнули злые огоньки.

— Что ж, мне наплевать на то, чему вы верите, а чему нет.

— Послушайте, мы договорились. Я не собираюсь ни о чем никому рассказывать. Мы оба при желании можем доставить друг другу немало неприятностей. А знаете, что скажут мои напарники, если узнают о нашей договоренности? Они скажут, что я сошел с ума, что мне нужно рассматривать вас не как союзника, а как подозреваемого номер один. Именно так мне и следовало бы поступить, но я привык доверять инстинкту. Полагаться на чутье опасно, потому я и ищу, на что бы еще опереться, за что бы еще ухватиться.

Она помолчала, потом, вздохнув, кивнула:

— Я понимаю ваше положение, детектив, и ценю то, что вы для меня делаете. Но я вам не лгу. Мы с Говардом никогда детально не обсуждали его дела или мою работу с департаментом. Никогда. Лишь однажды я сказала ему, что, на мой взгляд, дело Майкла Харриса слишком запутанное, что в нем много неясного. И знаете, что он ответил? Говард посоветовал мне держаться покрепче, потому что он приготовился взорвать департамент и выставить в самом неприглядном виде некоторых городских шишек. Я не стала спрашивать, что он имеет в виду.

— Когда это было?

— Вечером в четверг.

— Спасибо, инспектор.

Босх встал и, пройдясь по комнате, остановился у окна. Фреска с изображением Энтони Куина почти растворилась в тени. Он посмотрел на часы — около шести. На семь была назначена встреча с Эдгаром и Райдер у станции «Голливуд».

— Вы ведь знаете, что он имел в виду, не так ли? — не поворачиваясь, спросил Босх.

— Вы о чем?

Он повернулся.

— А вот о чем. Если Элайас нашел что-то и был близок к тому, чтобы назвать имя убийцы — настоящего убийцы, — то тогда застрелил его не полицейский.

Подумав, Энтренкин покачала головой:

— Вы смотрите на дело только с одной стороны.

— Какая же другая?

— Предположим, Элайас собирался преподнести сюрприз: вытащить из шляпы настоящего убийцу. Что из этого следует? — Энтренкин выдержала небольшую паузу. — Из этого следует, что показания полицейских — ложь, что улики сфальсифицированы. Доказав невиновность Харриса, Элайас доказал бы также, что полицейские подставили его. Да, если убийца узнал, что Элайас вышел на след, он мог решиться на то, чтобы застрелить его. Но ведь если какой-то коп узнал, что у Говарда есть доказательства нечестной игры полиции, он тоже мог бы пойти на крайнюю меру.

Босх устало вздохнул.

— У вас во всем виноваты копы. Нельзя исключать и того, что подставу организовали еще до того, как за дело взялась полиция. — Он потряс головой, словно отгоняя эту мысль. — Нет-нет. Что я говорю? Не было никакой подставы. Иначе можно зайти слишком далеко.