– Вас зовут Дуэйн?

– Так точно.

– Какие-нибудь еще имена?

– Когда я был подростком, меня называли Ди-Джей – Дуэйн Джеффри, понимаете?

– А где вы выросли?

– В Мезе, штат Аризона.

– Мистер Корлисс, сколько раз до этого вас арестовывали?

Минтон заявил возражение, но судья отклонил его. Я знал, что она полна решимости дать мне максимум свободы действий с этим свидетелем, поскольку именно защита, предположительно захваченная врасплох, являлась несправедливо обойденной стороной.

– Сколько раз до этого вас арестовывали, мистер Корлисс?

– Раз семь.

– Значит, вы за свою жизнь перебывали в целом ряде тюрем, не так ли?

– Да, так.

– Все они были в округе Лос-Анджелес?

– Ну, в основном. Но меня арестовывали еще и в Фениксе.

– Значит, вы не понаслышке знаете, как устроена система?

– Я просто стараюсь выжить.

– И порой «выжить» означает донести на своих товарищей, не так ли?

– Ваша честь? – снова воззвал Минтон, поднимаясь с места.

– Сядьте на место, мистер Минтон, – остановила его Фулбрайт. – Я дала вам свободу действий, чтобы наверстать упущенное, когда позволила пригласить этого свидетеля. Теперь мистер Холлер получает причитающуюся ему долю. Свидетель будет отвечать на вопрос.

Стенографист заново зачитал вопрос Корлиссу.

– Наверно, так, – ответил он.

– Сколько раз вы доносили на других заключенных?

– Не знаю. Несколько.

– Сколько раз вы давали показания в суде по вызову обвинения?

– Это вместе с моими собственными делами?

– Нет, мистер Корлисс. В пользу обвинения. Сколько раз вы являлись свидетелем обвинения против какого-нибудь своего товарища по камере?

– Я думаю, это четвертый раз.

На моем лице отразилось изумление и ужас, хотя я не испытывал ни того ни другого.

– То есть вы профессионал, мистер Корлисс, не правда ли? Можно сказать, что род ваших занятий – тюремный стукач-наркоман.

– Я просто говорю правду. Если я слышу, как люди рассказывают нехорошие вещи, то чувствую, что обязан доложить об этом.

– Но вы сами стараетесь заводить с людьми такие разговоры, чтобы они рассказывали вам эти нехорошие вещи, верно?

– Нет, не стараюсь. Наверное, я просто дружелюбный.

– Дружелюбный… То есть вы рассчитываете, что сидящие перед вами присяжные поверят, будто какой-то совершенно незнакомый человек вдруг начинает рассказывать вам, что влепил по заслугам одной суке? Я правильно понял?

– Он так сказал.

– То есть он невзначай упомянул об этом, а потом вы опять вернулись к разговору о сигаретах?

– Не совсем.

– Не совсем? Что вы подразумеваете под «не совсем»?

– Он еще сказал мне, что проделывал такое и прежде. Мол, прежде выходил сухим из воды – выйдет и теперь. Он этим похвалялся. Заявил, что в прошлый раз насмерть убил одну суку и ему за это ничего не было.

На мгновение я замер, потом бросил взгляд на Руле, который сидел неподвижный как статуя, с выражением глубочайшего изумления на лице. Я снова повернулся к свидетелю:

– Вы…

Я начал и остановился, как человек на минном поле, который только что услышал под ногой щелчок. Боковым зрением я видел, как напряглась фигура Минтона.

– Мистер Холлер! – поторопила меня судья.

Я оторвал свой остановившийся взгляд от Корлисса и, стряхнув оцепенение, обратил его к судье:

– Ваша честь, на данный момент у меня больше нет вопросов.

Минтон вскочил с места, точно боксер из своего угла на истекающего кровью противника.

– Повторный прямой допрос, мистер Минтон? – спросила Фулбрайт.

Но он уже находился возле свидетельской трибуны.

– Непременно, ваша честь!

Он устремил взгляд на присяжных, как бы подчеркивая важность наступающего момента, а затем на Корлисса.

– Вы сказали, что он похвалялся, мистер Корлисс. Как это было?

– Ну, он рассказал мне о том случае, когда убил девушку и ему это сошло с рук.

– Ваша честь, – поднялся я, – все это не имеет никакого отношения к данному делу. Показания свидетеля не являются контраргументами по отношению к каким-либо свидетельствам, ранее предложенным защитой. Свидетель не имеет права…

– Ваша честь, – перебил меня Минтон, – это информация, извлеченная на свет самим адвокатом ответчика. Обвинение обязано ее рассмотреть.

– Я разрешаю это сделать, – постановила Фулбрайт.

Я опустился с притворно подавленным видом, и Минтон ринулся вперед. Двигался он именно туда, куда нужно, в точном соответствии с моим планом.

– Мистер Корлисс, скажите, мистер Руле приводил какие-либо подробности того, предыдущего, инцидента – убийства женщины, когда он, по его словам, вышел сухим из воды?

– Он называл ту девушку танцовщицей-змеей. Она танцевала в каком-то кабаре. Вроде бы появлялась на сцене из какого-то ящика.

Я почувствовал, как Руле вцепился пальцами в мой бицепс, и ощутил в ухе его горячее дыхание.

– Что это еще за хрень?! – прошипел он.

Я обернулся к нему:

– Не знаю! Какого дьявола вы ему наболтали?

– Ничего я не болтал! – опять зашипел он сквозь стиснутые зубы. – Это ловушка. Вы меня подставили!

– Я?! О чем вы говорите? Я сказал вам, что не имел возможности подобраться к этому парню в закрытую больницу. Если не вы наговорили ему этого дерьма, значит, кто-то еще. Подумайте. Кто?

Я отвернулся и устремил взгляд на Минтона, стоящего возле свидетельского места и продолжающего допрос стукача.

– Мистер Руле говорил еще что-нибудь о той танцовщице, которую, по его словам, он убил?

– Нет, только это.

Минтон еще раз проверил свои записи, чтобы убедиться, не упустил ли чего, затем удовлетворенно кивнул:

– Это все, ваша честь.

Судья посмотрела на меня. Я уловил на ее лице почти сочувствие.