обнаруженных на ее шее.

– Ты помнишь ту видеокассету из бара? – спросил я. – Там запечатлен убийца за работой. Как и ты, Руле заметил, что мистер Икс левша. Поэтому при нападении на Реджи Кампо он бил ее кулаком левой руки и нож держал тоже в левой. Этот парень прекрасно знает, что делает. Он увидел открывшуюся возможность и использовал ее. Реджи Кампо оказалась несказанно везучей женщиной.

– Ты думаешь, были еще и другие? Другие убийства, я имею в виду?

– Вполне вероятно. Вот этим я и хочу, чтобы ты занялся. Проверь все убийства, где в качестве орудия фигурирует нож. Потом добудь портреты жертв и посмотри, соответствуют ли они определенному типу внешности. И ищи не только среди нераскрытых преступлений. Ведь дело об убийстве Марты Рентерии считалось закрытым.

Левин подался вперед:

– Послушай, старик, я ведь не смогу так широко закидывать сеть, как может себе позволить полиция. Тебе надо привлечь к этому делу копов. Или обратиться в ФБР. У них есть свои спецы по серийным убийцам.

Я покачал головой:

– Нет. Он мой клиент.

– Менендес тоже твой клиент, и ты должен его вытащить.

– Я над этим работаю. И вот почему мне нужен ты, Миш.

Мы оба знали, что Мишем я называю его всякий раз, когда мне требуется что-нибудь выходящее за пределы наших профессиональных взаимоотношений, когда задействуется прилегающая к ним территория – дружба.

– Как насчет наемного убийцы? – спросил Левин. – Он бы решил наши проблемы.

Я кивнул, оценив его шутку.

– Да, смерть Руле сильно облагородила бы наш мир. Но пожалуй, не позволила бы выручить из тюрьмы Менендеса.

Левин снова подался вперед. На сей раз он был серьезен.

– Я сделаю все, что в моих силах, Мик, но не думаю, что ты идешь по верному пути. Ты можешь заявить, что имеет место конфликт интересов, и отказаться от дела Руле. А затем начинай заниматься вызволением Менендеса из Квентина.

– С помощью чего?

– С помощью опознания по фотографии. Это солидный аргумент, надежное доказательство. Он совершенно не знает Руле и тем не менее уверенно выбирает его фото из пачки.

– Кто в это поверит? Я же его адвокат! Все – от копов до комиссии по помилованию – скажут, что опознание подстроено. Нет, все это теория, Анхель. Мы с тобой знаем, где правда, но ни черта не можем доказать.

– А как насчет ранений? Нужно сравнить имеющийся у них нож из дела Кампо с ранами из дела Марты Рентерии.

Я покачал головой:

– Ее кремировали. Они располагают только описаниями и фотографиями вскрытия, а это недостаточно убедительно для суда. К тому же я не желаю выглядеть адвокатом, который подкладывает такую свинью своему собственному клиенту. Если я подведу кого-то одного – значит, могу подвести их всех. Мне нельзя представать в таком свете, а не то я всех растеряю. Я должен придумать что-то другое.

– По-моему, ты не прав. Мне кажется…

– Пока что я буду действовать, как если бы ничего не знал, понимаешь? Но ты разузнай. Все, что можно. Веди это дело отдельно от дела Руле, так чтобы формального расследования как бы не проводилось и не было формальных отчетов. Заноси все материалы в досье Менендеса и оформляй мне счета по тому делу. Хорошо?

Прежде чем Левин успел ответить, официантка принесла третий мартини. Я отмахнулся, жестом велев унести его обратно.

– Не надо. Просто дайте счет.

– Ну, знаете, я ведь не вылью его обратно в бутылку, – возразила она.

– Не беспокойтесь, я заплачу. Просто не хочу больше. Отдайте его тому, кто готовит сырный хлеб, а мне просто принесите счет.

Она повернулась и пошла прочь, явно раздосадованная тем, что я не предложил напиток ей. Я вновь перевел взгляд на Левина. Он выглядел так, словно открывшаяся правда больно уязвила его. Я прекрасно понимал его чувства.

– Хорошенькое выгодное дельце я себе подцепил, а?

– Да уж. Как у тебя получится вести себя естественно с этим парнем, если ты вынужден, с одной стороны, доверительно с ним взаимодействовать, а с другой – тишком подкапываться под него?

– С Руле? Я намерен видеться с ним как можно реже. Только когда это крайне необходимо. Он сегодня оставил мне сообщение, что-то хотел доложить. Но я не стану перезванивать.

– Почему он выбрал именно тебя? Я хочу сказать, с какой стати ему понадобилось нанимать того самого адвоката, который в состоянии сопоставить факты и сообразить, что к чему?

Я покачал головой:

– Не знаю. Я сам думал об этом всю дорогу, пока летел обратно. Возможно, он боялся, что я так или иначе дознаюсь о его делах и свяжу концы с концами. Но, становясь моим клиентом, он обретает уверенность: я несу перед ним моральные обязательства – защищать его и не выдавать. По крайней мере вначале. Плюс деньги.

– Какие деньги?

– Деньги его мамочки. Дело-то выгодное. Он понимает, насколько велика для меня эта сумма. Крупнейший гонорар за всю мою карьеру. Вероятно, он рассудил, что я закрою глаза и сделаю вид, что меня это все не касается, – лишь бы сохранить приток денег.

Левин молча согласился.

– А может, так и поступить? – бросил я.

Эту шутку вызвала водка, но Левин не улыбнулся, а потом я вспомнил лицо Хесуса Менендеса за тюремным стеклом и не смог изобразить даже подобие усмешки.

– Послушай, мне надо, чтобы ты сделал еще одну вещь, – сказал я. – Присмотрись к нему самому. К Руле. Выясни все возможное, не подбираясь слишком близко. И проверь историю с его матерью, об ее изнасиловании в пустом доме в Бель-Эйре, который она продавала.

Левин кивнул:

– Будет сделано.

– И не передоверяй это никому.

Наша дежурная хохма. Как и я, Левин работал в одиночку, сыщик-единоличник в театре одного актера. Ему некому было ничего передоверять.

– Ладно. Сам займусь.

Он ответил как обычно, но на сей раз недоставало той притворной юмористической искренности, что он раньше вкладывал в свои слова. Он ответил так по привычке.

Официантка, проходя мимо стола, положила наш счет, не сказав ни слова благодарности. Я бросил поверх него кредитку, игнорируя урон, нанесенный ее чувствам. Мне просто хотелось поскорее уйти.

– Не попросишь, чтобы она завернула тебе с собой стейк? – спросил я.

– Пожалуй, – сказал Левин. – Хотя я что-то потерял аппетит.

– А как насчет твоей собаки?

– Это мысль. Я и забыл о Бруно.

Он огляделся, ища официантку, чтобы попросить коробку.

– Забери и мой тоже, – сказал я. – У меня нет собаки.