К удивлению Воронихина, подрядчиком у землекопов оказался не северный вольный крестьянин, а крепостной дельный мужик из строгановской вотчины, который и набирал «вольную рабочую силу» из приходящих в Питер сезонников по цене гораздо более выгодной, чем запрашивали дворяне при сдаче внаем своих крепостных. Подрядчик и десятники сначала осмотрели место, назначенное для выемки земли под фундаменты, и решили расспросить Воронихина о проекте дачи, посоветоваться с ним, прежде чем начать вынимать землю под каменный фундамент. Зодчий удивился мужицкой любознательности, хотел им возразить, но решил, быть может любопытства ради, выслушать их – как-никак у этих людей имеется опыт и глаз наметан на земляных работах.
– Так вас интересует проект дачи?
– Да, барин, надо бы посмотреть, что-то вы нам большую задачу задали: и рыть глубоконько – и булыжнику понадобится многонько, как бы вам не было лишнего расхода. Давайте вместе на план поглядим?..
– Разве я против? Давайте посмотрим, – согласился Воронихин, – только условимся: не называйте меня барином.
– А как же прикажете?
– Андреем Никифоровичем, согласно записи при крещении. Я хоть и зодчий, но из простых.
– Ну, ваше счастье, что выучились. С циркулем да линейкой полегче работать, не то что лопатой да тачкой… А ведь и наше дело сноровки и головы требует.
Воронихин развернул перед ними свои чертежи, план дачи с фасадов, в разрезе, схему первого, каменного этажа и второго – деревянного, расстановку ионических колонн, опирающихся на цоколь первого этажа и поддерживающих крышу и купол дачи, объяснил, каким должен быть спуск к Большой Невке. Все показал как есть и с интересом смотрел на мужиков, внимательно, прищуренными глазами разглядывавших, казалось бы, совсем не понятные им расчерченные листы.
– Легко. Красиво. Вид будет с реки и из сада тоже прелестный, – сказал подрядчик.
Десятники спросили Воронихина, какой толщины должны быть каменные стены первого этажа, велики ли будут разрезы окон, входов и выходов. Прикинув все это на глазок да в уме, они заговорили, не споря друг с другом, а больше соглашаясь. Воронихин молчаливо, но участливо слушал их. Потом, когда у подрядчика с десятниками кончился разговор, подрядчик обратился к архитектору:
– Вот мы так и кумекаем, Андрей Никифорович, послушайте нас, а делать можете и по-своему, дело ваше, как желаете. Мы работы не боимся, нам бы народу побольше да щей с говядиной погуще. Мы хоть насквозь всю землю до преисподней прокопаем, – сказал один из землекопов, а другой подхватил и продолжал недосказанное соседом:
– А наш совет такой, чтобы и вас не обманывать, себя зря не утруждать, и дело не удорожать, и лишней работой время не затягивать. Послушайте-ка: дача-то кирпичная с бревенчатым вторым этажом да с такими большими проемами для стеклянных окон и дверей будет не ахти как тяжела. А земля здесь плотная, выдюжит и не под таким строением, на этой земле хоть колокольню ставь. Ни подвала, ни погреба под низом по плану нет, значит, не надобен общий котлован, а надо прорыть лишь канавы соответственно толщине стен, а по глубине на целый аршин мельче, сообразуясь с легкостью здания…
– Сваи под фундамент тоже не просятся. Лишняя трата, – добавил третий спокойно и веско. – Тут хватит одного булыжного, скрепленного известью фундамента. А вот по берегу Невки, с передней части здания, сваи просятся в большой мере, и тяжесть лестницы, и статуи кентавров, и прочие фигуры держать, а главное, чтобы водой не подмывалась береговая стенка. Тут, Андрей Никифорович, и свайничка не жалейте и камня. А на выемке земли и на фундаменте под стены можно и выгоду иметь… Наше дело маленькое, но только и мы кое-что смекаем…
Воронихин слушал их и думал о том, что это первое его строительство. Здесь, столкнувшись с грубой черновой землекопной работой, с мужиками, чувствующими силу земли, он сразу же склонился на их сторону, доверяясь их опыту и честности. Поблагодарив их за дельный подсказ, Воронихин усвоил этот первый урок и решил, что и впредь не следует пренебрегать опытом простых людей…
Земляные работы, крепление берега, посадка деревьев в парке, подвозка камня, кирпича, распиловка выкатанных на берег бревен – все началось дружно. Многолюдье на строительстве походило на потревоженный улей. Землекопы отвозили на тачках землю на возвышение берегов Невки и Черной речки; каменщики укладывали булыжник под кладку цоколя, с барок сгружали на берег негашеную известь, гальку и песок.
Граф Строганов был при закладке дачи. Он бросил под каждый угол здания по серебряному рублю с изображением Петра Первого и на длинной жерди водрузил деревянный крест в знак того, что и счастье с богатством в этой даче будет обеспечено навечно и с нечистой силон счеты сведены. Не верил граф в эти предрассудки, но для народа, для рабочих – каменщиков, плотников и землекопов – надо было соблюсти правило. Мужики, приметивши графскую щедрость, пожалели тех брошенных четырех рублей – хватило бы и по пятаку. Но не станешь же на глазах самого хозяина обменивать серебро на медяки!.. Так и ушли сверкающие белизной рубли под первые тяжелые камни фундамента. Графа от Мандуровой мызы на Мойку до дворца отвезли на раскрашенном быстром челноке. И больше на постройке дачи он не показывался…
У Воронихина было немало и других мелких работ на строительстве садовых павильонов и мостов в Павловском парке. Он часто отлучался туда к Камерону. И была тому и другая причина. На четвертом десятке лет пора всерьез подумывать о женитьбе. В Павловске же на строительстве, в Стрельне и Петергофе стала часто появляться пособница зодчего Камерона, чертежница Мэри Лонг, англичанка, дочь британского пастора. Знакомство Воронихина с ней заводилось не спеша и не сразу перешло в дружбу. Встречались они на совместных работах. Мэри Лонг несколько раз возобновляла в своем посольстве паспорт для проживания в Санкт-Петербурге. Не раз из Павловска Андрей Никифорович привозил ее на Мандурову мызу, где они вместе наблюдали за ходом строительства строгановской дачи. Мэри Лонг восхищалась, говорила комплименты архитектору и хвалила русских мужиков-строителей – трудолюбивых, выносливых и терпеливых.
– У нас в Англии, Акдре, таких дешевых и столь нетребовательных рабочих нет, – сказала однажды Лонг, наблюдая за вологодскими и других губерний строителями. – Какая-то слишком добросовестная, безмолвная, не ведающая устали силища…
– В России это не в диковину, Мэри, может быть, это оттого, что народ наш не принадлежит сам себе и поэтому мирится со всеми тягостями. Впрочем, русский человек не почитает труд за тягость.
– Как же можно не принадлежать себе? Разве это вес люди графа Строганова? Мне известно, что на
