Довбилов горазд на выдумки, дал определение: не куст, а комбинат. Так и в бумагах значилось. Из Вологды ответ ясный:

– Приветствуем! Начинайте, не робейте. Кредиты вам? Пожалуйста… Машины? Будьте любезны, берите. Тракторы? Можем и тракторов три штуки выделить, к осени добавим ещё четвёртый. Начинайте!..

И началось благое, великое дело, но не без сучка и задоринки, не без преград и препятствий, которые скоро обнаружились. О Тигине много писалось хвалебного в центральных и вологодских газетах. Под редакцией самого наркомзема вышла книжка Довбилова о колхозном комбинате. Раздались и восторженные голоса местных поэтов:

Но до рая ещё было далеконько. Внутри «комбината» или куста обнаружилось классовое расслоение: бедняки и середняки вошли в один колхоз и назвали его «Победой»; зажиточная часть и кулаки вступили в свои «колхозные» разветвления и назвали их одно – «Воля», другое – «Отбой». И началась скрытая и явная борьба.

Партячейка малочисленна и слаба, комсомольская ещё слабей.

Судаков пришёл к секретарю партячейки Серову. У того сидел Довбилов. Беседовали. Проверили у Судакова удостоверение.

– Зачем послали, то и делайте, – сказал секретарь.

– Будут к вам вопросы, осветим, – добавил Довбилов. Вслух перечитал в удостоверении: – Тут сказано: «По вопросам организационного укрепления колхозов». Ясно и расплывчато, как всё в своём зачатии, – и, возвратив Судакову удостоверение, продолжал беседу с Серовым, но уже на более высокой деловитой ноте, нежели до прихода Ивана Корнеевича.

– Религиозных праздников справлять нынче не будем, товарищ Серов. Надо вводить новые нормы и порядки. Но сразу нельзя. Нужен постепенный переход. Люди веками привыкали, а тут сразу наотрез – нельзя. Сделаем так: праздник Преображения, шестого августа по старому стилю, назовём праздником «Первой борозды». И с этого дня начнём сеять озимовое. Успеньев день, пятнадцатого августа, назовем «Днём первого ржаного снопа» и с этого дня будем жать рожь. А праздновать, отдыхать, гулять – пожалуйста!..

– Умно! – согласился секретарь. – И люди не обижены будут, и новшество будет…

– Те же портки назад пуговицей! – насмешливо заметил Судаков. – Серьёзно ли это выйдет?.. Это не ликвидация религиозных праздников, а сохранение их под другой вывеской.

– Ну и что? Мы тут на новаторство и не претендуем, – возразил Довбилов и стал приводить примеры из истории Великой Французской революции:

– Вы, товарищ Судаков, не знаете. В своё время великие умы, члены Конвента, не только религиозные праздники – весь календарь изменили. Дни, месяцы получили тогда новые революционные наименования. Неделю заменили декадой. Вот и мы уже не первый год День урожая справляем в покров пресвятой богородицы, то есть первого октября. Но о «покрове» и речи нет. Никто и никому не помешает в такие дни проводить антирелигиозную агитацию. Пожалуйста!..

– А, по-моему, всё-таки это должно сверху исходить! – усомнился Серов. Он сидел на столе, а ноги в сандалиях покоились на табуретке. – А, впрочем, инициативе тоже мешать не должно. Но вот с кулаком дело посложней… Как тут быть в наших условиях? Куда его? И в чем разница между кулаком и зажиточным? Тут можно и недогнуть и перегнуть… Как по-вашему, товарищ Довбилов, скажем, поступить с тем же мельником Проташей?.. Каково на сей счёт ваше профессорское мнение?

Словом «профессорское» Серов хотел подчеркнуть значимость авторитета Довбилова, полагая, что Довбилов, учившийся в институте красной профессуры, не чета любому командировочному.

– С зажиточной частью населения мы уже поступили правильно! – Довбилов не сказал с кулацкой частью населения, а именно с зажиточной – так будет мягче. – Да и что значит кулак на севере? Разве сравнишь его с южным, украинским или донским кулаком. Наш кулак – мелочь. Рассосётся. И я так считаю: кулак и бывший торговец он нам классово враждебен теоретически и практически до тех пор, пока он не вступит в колхоз. А вступил в колхоз – он наш друг и брат…

– Как быстро и просто решается острая проблема классовой борьбы в деревне! Прямо-таки позавидуешь вашей мудрости, товарищ профессор! – сказал Судаков.

Понял ли его иронию Довбилов, не в этом суть. Он сделал вид, что не обратил внимания на слова приезжего, и продолжал свою мысль:

– В этом вопросе догматических установок, относящихся циркулярно ко всем местам России, нет и быть не должно. В каждых конкретных условиях следует решать на свой лад. На юге почти завершена ликвидация класса путем изъятия средств и выселения их владельцев. На севере – другой подход. Опыт покажет, что в коллективе кулака можно перевоспитать. Он умел трудиться в своём хозяйстве, поработает и на коллектив и на себя одновременно.

– Мне думается иначе: как волка ни корми, он всё в лес смотрит. Эта пословица народная, не подразумевает ли под волком кулака? – резко возразил Судаков. И не имея под руками фактов, высказал как догадку: – Смотрите, товарищ профессор, эти волки могут нашкодить в Тигине.

– Вам рано судить, товарищ, вы вчера приехали, ночь проспали и хотите резонно разговаривать. Да и вообще в таких делах опыт требуется, а не с бухты-барахты. Кстати, кем и где вы работаете в Вологде?..

– Меня командировал окружком. Вольно вам думать, что я молодой зелёный студент и пороха не придумаю…

– Однако не знаю, как видят ваши глаза, а слух у вас неплохой, – отшутился Довбилов, вспомнив, как сегодня утром заходил к соседке и в присутствии Ефимки, заглядывая в портфель приезжего, высказал эти самые слова. Ему стало даже немножко неловко. Поведение его было явно не профессорским. Стало быть, в насмешку его величает так приехавший из города. Стало быть, надо ухо держать востро: следить за своими действиями…

– Вопрос с Проташей и его мельницей отрегулируем, мельницу отберём. А как это сделать – подумаем… – сказал Довбилов и вышел от секретаря, распуская на ходу кисею дыма от закуренной папиросы.