оранжевая полоса продолжает гореть.
Стекла в каюте помутнели от соли – мыть надо, но боюсь сквозняка.
Буфетчица в столовой за обедом настойчиво спросила, когда можно сделать приборку в каюте и сменить белье. Терпеть не могу уборок в своей каюте и привык менять белье сам. Но больше оттягивать невозможно. Назначил на завтра после завтрака.
Обед был воскресный: бульон с пирожками. По традиции на воскресный ужин подается еще бульон с куриными потрохами.
В дрейфе между островом Свердрупа и островом Сидорова из архипелага Арктического института.
Безделье.
Снежные заряды. Издали выглядят косыми занавесками из полинявшей на коммунальной кухне тряпки.
Я вырезаю из «Иностранной литературы» рисунки писателей. Оказывается, и Мериме рисовал, и Стендаль, и Гюго. А Лорка – отличный, профессиональный рисовальщик. Думалось о том, как безнадежно поздно начинаешь узнавать сам себя. Так поздно, что и нет уже никакого смысла начинать все сначала даже в своем воображении.
Читал Микеланджело: «Настоящая живопись, будучи сама по себе божественно возвышенной, никогда не породит ни одной слезы…» С литературой дело другое: «Над вымыслом слезами обольюсь…» В наше время литература и кино слишком часто давят на слезные железы. Но ведь любой практик знает, что выдавить слезу – раз чихнуть.
«Порою даже сладострастие в картине способно развеять печаль и тоску, которые держат человека в своих тисках». Это тоже итальянец Микеланджело.
По последнему слову тамошних ученых, в нежной Италии больше всех бьют своих жен полицейские, врачи и адвокаты.
По свидетельству советских ученых, в последнее время у нас милиционеры, прокуроры и судьи все чаще говорят о воспитании добром – гораздо чаще и настойчивее говорят об этом, нежели педагоги.
«Юмор в его лучшем виде связан с аффектом радости…» – из статьи английского психолога. Статью принес доктор, когда я сидел в каюте у больного капитана. Я попросил Айболита принести кодтерпин. Док мне говорит, что он расписывался за кодтерпин на особой бумажке, ибо это группа «А» – особенно сильная отрава. Я нашему психиатру объясняю, что группа «А» – это группа немецких армий, капитану они в данный момент не нужны, неси кодтерпин. Он начинает стонать, что кодтерпина у него всего три упаковки. Наконец ушел.
В. В. с грустным вздохом заметил, что последнее время отчетливо замечает, как с возрастом слабеет у мужчин воля. Вот и он сам в такой трудный рейс согласился идти без настоящего судового врача.
«Грудь кашля раздирает». Оказывается, цитирую что-то из собственных сочинений. Да, случается, что часто повторяешь и про себя, и вслух какие-то давным-давно написанные фразы, хотя уже начисто не помнишь, кто из героев и в какой ситуации их произносил.
Мучает, что уже около года не пишу художественного. Трудно писать на судне – не хватает воли. Все травля, идиотское кино, шеш-беш, клочковатое чтение.
Зато, кажется, я теперь уже точно знаю, что отвечать на набивший оскомину вопрос: «Почему вы плаваете?»
Вот искренний ответ: «Я просто вынужден поддерживать репутацию!» Нет. Тогда что? Что толкает в новый и новый путь? Охота за литературным материалом? Любовь и тяга к морю? Нет. Меня толкает в путь недостаток «энергии заблуждения».
В опытах доказано, что люди наиболее активны, когда вероятность успеха составляет около 50%. Деятельность, в которой 50% на 50%, требует веры в успех и в то же время позволяет верить в него. Если вера не нужна (гарантировано 100% успеха) или невозможна (ожидается 100% неудачи), то работа становится механической, а существование бессмысленным.
Мне кажется, здесь и зарыта та собака, которую Толстой в применении к писательству называл «энергией заблуждения».
На море особенно ясно, что формула «руководить – прежде всего укреплять веру в успех» – есть самая действенная формула.
О судовождении в условиях дурной видимости, среди отдельных льдин и полным морским ходом. Такая «эквилибристика на шарах» осуществляется при помощи радара. Отметки отдельных волн и льдин на экране иногда выглядят одинаково по интенсивности свечения. Но отметка волны исчезает после одного-двух-трех пробегов электронного луча по окружности экрана. Отметка же от льдины не исчезает. А так как, в отличие от волны, льдина практически стоит на месте, то от нее при быстром движении судна появляется на экране зеленый хвостик. Отметка льдины делается очень похожей на головастика. Хвост головастика параллелен вектору вашей скорости и направлен против него. Чем больше скорость, тем длиннее и отчетливее хвостик и тем проще отличить льдину от мимолетной волны. Но чем больше скорость судна, тем тяжелее последствия, если льдина окажется неопознанной и вы от нее не отвернете. Бывают очень упрямые волны, этакие коровы, которые стоят на месте довольно продолжительное время. Тогда у них тоже вырастает хвост и вас обманывает. И вот когда смотришь на такие отметки впереди по курсу, то непроизвольно молишься: «Пожалуйста! Ну, будь добра! Окажись не льдинкой, а волной, пожалуйста, исчезни! Пожалуйста, не распускай хвост!» Желание это такое сильное, что иногда попадаешь под гипноз самообмана, то есть делаешься гусем, который со страху засовывает голову себе под крыло.
Если много глядел в небеса, на звезды, на Луну, на Солнце, на планеты, то астрологическая мысль о том, что поступки людей диктуются силами, находящимися за пределами Земли, не кажется еретической. Она даже делается такой же обыденной, как труп для штатного работника морга.
Каждый начинающий писатель должен четко осознать, что Россия уже давно страна не приозерная, а приокеанская.
И еще он должен понимать, что Россия – страна северная, зимняя.
Так как в Союз входят южные республики и так как мы каждый год летаем в Сочи или Ялту, то ощущение зимности, северности России несколько нивелируется.
Как прекрасна чистая, открытая вода после льдов!
На этой чистой, открытой воде была одна льдина, в которую я и решил упереться лбом для более беззаботного лежания в дрейфе. Но тут впервые после болезни возник на мостике В. В. Он был в неизменных стоптанных до положения лаптей ботинках и полушубке, надетом на рубашку.
Покачивался даже на неподвижной палубе – ослаб от болезни, лекарств, невыспанного снотворного.
Я завизжал поросенком.
Я искренне визжал на эту громадину. Ничуть не хотелось остаться на судне без основного капитана. Тем более у старпома не было допуска и нам пришлось бы дожидаться какого-нибудь чужого человека, чтобы плыть дальше.
– Честное слово, Василий Васильевич, – визжал я, – ничего не останется делать, как радировать в штаб, пароходство и отправлять вас в больницу! О чем вы думаете? Полежите еще сутки! Видите, здесь все прекрасно…
В. В. сделал свой обычный добродушно-короткий-скорбный вздох и сказал:
– Виктор Викторович, вы прекрасный человек. Я готов с вами в разведку. Кого оставили здесь старшим на рейде?
– «Алатырьлес»… Вы после банок, вам надо… Я вертолет вызову!!!
– Яковлев там?
– Черт его знает… Идите хоть оденьтесь по-человечески…
– Чего же вы к флагману задом ложитесь? – поинтересовался В. В. и опять скорбно вздохнул. – Давайте к нему носом ляжем.
– Давайте-ка тогда сами, – сказал я, ибо мой визг подействовал на В. В. так же, как лай моськи на слона.
И В. В. стал крутить пароход вокруг одинокой льдины, чтобы воткнуться в нее носом в направлении на «Алатырь-лес».
