Итак, когда герой решил остепениться, в его жизнь вторглись непредвиденные обстоятельства. Во время действительной службы был у него задушевный друг Сашка Битов. Однажды их тральщик подорвался на мине, и Сашка погиб. И вот, через много лет, к Глебу приходит отец Сашки. Одинокий как перст, старый, не очень-то здоровый человек — судовой механик. Всю жизнь этот человек отдал морю, отдал и единственного сына, а в море его теперь не пускают «по сердцу». Глеб почувствовал, что, кроме него, некому больше позаботиться об этом старике, никто не возьмет его в море, кроме него, Глеба. И он круто ломает свои благонамеренные планы и решает еще раз идти на перегон, чтобы поддержать отца своего друга, не желающего сидеть «на краешке стула» у жизни. Так Глеб оказался капитаном махонького рыболовного суденышка, которое предстояло в караване других таких же перегнать из Петрозаводска на Камчатку.

Так что же за люди герои повести? Один из критиков считает, что это герои «без сюжета» в жизни, без «философии». В несколько ином плане разочаровала повесть другого критика… Он настроился на морскую экзотику, ожидал увидеть «морских волков» и, не обнаружив таковых, обвинил героев в «немужественности».

Кто ж они на самом деле? Это самые обычные наши ребята, многие из них только начинают свой жизненный путь. Старший из них, с наиболее сложившимся характером, — Яков Левин… Поступки Левина внушают полное доверие к нему и как к человеку и как к гражданину: с таким не пропадешь! Он не перестрахуется за чужой счет! Перечитайте рассказ Левина об аварии в Кильском канале, когда английское судно пыталось обойти его и он, Левин, развернутый волной поперек канала, «сделал глупость: положил руль на борт и дал полный ход вперед… Думал, что на полном ходу смогу… вывернуть судно… Но не смог. Ошибся на три-четыре метра… „Исаак“ ударил нам в правый борт». Рассказано все это в протокольном стиле, но для людей, знающих специфику дела, больше ни слова не нужно. Рассказ этот, понятный морякам, быть может, действительно «не звучит» для городского жителя. Но, кажется, то подспудное, что стоит за словами, — мотивы поступков — должно волновать каждого. Мы не раз проходили Кильским каналом и подтверждаем: если бы Левин не «сделал глупость» — не предпринял самостоятельных действий, — за аварию отвечала бы администрация канала, быть может, даже лично лоцман, который для того и садится на борт каждого корабля в обязательном порядке. Возможно, педантичный англичанин поступил бы именно так, чтобы не рисковать репутацией. Левин поступил по-другому: он взял на себя ответственность и сделал то, что могло спасти корабль.

Он ошибся, так сказать, технически: в оценке инерции движения такой махины, каким был его корабль. Произошла авария, за которую его судили. Судили правильно и в меру, два года условно дали тоже правильно. Так бывает; формально виновен, а морально… пожалуй, и прав.

Хочется отметить немаловажную психологическую деталь: Левин, пониженный в тарификации, назначенный перегонять неразрядный сейнер на Камчатку, принимает этот «удар судьбы» без «скулежки», без обиды. Нам приходилось наблюдать, как такие тяжкие уроки надламывали психику слабых людей. Они начинали бояться ответственности. Но Левин остается верен главному в себе. Это видно из эпизода первой встречи Левина с Вольновым. Левин только что принял от завода новый сейнер и вводит его в ковш Петрозаводского порта. Обстановка оказалась сложной, а в рулевом управлении в этот момент обнаруживается неисправность. Левин понимает, что через минуту его корабль ждет авария. Виноват будет не Левин — завод будет виноват. И все же капитан идет на рискованный маневр и спасает судно.

Между прочим, это не столь уж редкая ситуация — такие встречаются в нашей работе. Но вдумаемся в мотив поступка: Левин принимает на свою ответственность недоделки, недосмотры поставщиков и устраняет их своими силами, не жалуясь, не конфликтуя, — ему важнее другое: выполнить то, к чему призывают его долг и собственная совесть.

Забегая вперед, укажем на третий эпизод, завершающий характеристику Левина как человека твердых и правильных жизненных принципов. Корабль Вольнова в штормящем Беринговом море остался без механика. Старик Битов все же догорел на работе. Надо самому пережить осенний шторм в этом море, чтобы представить себе самочувствие тех, кто остается в нем без страховки на такой скорлупке, где «борта толщиною в ноготь». Мощные буксиры, преданные каравану для сопровождения, начали отчаянную торговлю с руководством, отлынивая от тяжкой необходимости cопровождать аварийное судно. Остался Левин! Добровольно, мы сказали бы, из глубоко партийного ощущения товарищества. Он взял на себя нелегкую и опасную задачу страховать спутника по каравану.

Вот в таких поступках и проявляет себя закон нашей жизни: человек человеку — друг! Именно эти факты рисуют нам Левина отличным моряком (но не литературным «морским бродягой»), хорошим товарищем, человеком быстрого и точного действия. А главное, человеком, готовым принять на себя риск и нести за него ответственность!..

Заметим, что тип «морского волка» в нашей действительности выродился. Ему просто было бы трудно среди работников морского и воздушного флота.

Если термин «морской волк» подчас и употребляется, то не иначе как в иронической тональности.

Теперь вернемся к главному действующему лицу — Глебу Вольнову.

Вольнов — не «морской волк». Он работник. Работа у него трудная: требует мужества. Поэтому в характере героя есть жесткость: он понимает, что моряка создает беспощадность к себе. Он сразу усмотрел рыхлость, вялость, нестойкость характера Корпускула, этого молодого парня. И он к нему беспощаден. Нам кажется очень верным это наблюдение автора. Для человека, воспитанного на коммунистических принципах уважения ко всякой личности, действительно нелегко быть беспощадным. Нас всегда возмущают проявления бессмысленной жестокости. Но недопустима мягкотелость там, где долг требует суровости.

…Караван сейнеров в пути уже три месяца. Обращаем внимание, это не поездка в каюте или купе. Нe говоря о трудностях самой дороги, условия жизни на таком кораблике достаточно тягостны. Он и не рассчитан на длительную жизнь на нем. Сейнер — рабочее, а не жилое место.

Экипажи измотаны до предела. На последнем участке, в Беринговом море, караван попадает в осенний шторм. Для того чтобы выжить, необходима максимальная мобилизованность буквально каждого. Это не фраза, когда мы говорим «выжить», это не «экзотика», это — правда профессии. Поэтому мы считаем верной, реалистичной, точной сцену, когда Вольнов, преодолевая собственную усталость, заставляет — жестоко заставляет — раскисшего и растерявшегося Корпускула встать на вахту. Эта жестокость не бесчеловечна! Нет! Она диктуется правильным пониманием своего долга. Иначе и быть не должно на море.

И нельзя говорить об этой суровости игриво или пренебрежительно не замечать этого…

И еще одно.

Почти все критики в центр своих рассуждений о повести поставили ее любовную линию. Одна из рецензий даже озаглавлена так: «Робкие мужчины». Такой взгляд на содержание повести представляется нам — мягко говоря — поверхностным. На этой поверхности действительно выделяются переживания еще не искушенного в любви молодого мужчины, которого впервые сблизили с женщиной двенадцать часов «берега». Ему показалось, что это та единственная, с которой хочется пройти всю жизнь. И он переживает все, что переживал каждый из нас в долгой, вынужденной разлуке, когда главное-то, главное не выяснено до конца…

Можно поверить в переживания человека, когда он, не успев выяснить для себя главного, обстоятельствами службы заброшен на край света. В течение долгих месяцев даже письмо он может послать не каждую неделю. Получить ответ — это еще недели невероятного терпения, которого не у всякого хватит. А хватит его только у холодного, равнодушного человека. Мы легко можем понять молодого моряка, страдающего от неразделенной любви.

В Арктике это рождает особое ощущение враждебности пространства. Ощущение беспомощности и заброшенности. Оно знакомо людям не всех профессий. И более всего — геологам, морякам и полярникам. В разлуке, в отчаянии или припадке неверия мужчины не говорят о женщинах благонамеренными прописями…

Мы сожалеем, что наши мнения не совпали с мнением критиков. Но мы убеждены: в повести Виктора Конецкого есть то, что нельзя давать в обиду. Защищая положительное в повести от нeобоснованных нападок, мы, конечно, понимаем, что повесть несвободна от недостатков. Не хватает ей, пожалуй, активности, наступательности, которые вели бы за собой читателя к дерзаниям, так необходимым в нашем труде. Показывая своих героев, автор часто как бы стесняется назвать то действительно благородное, что в