— Факту, что стали появляться серовские дезертиры с нашими пропусками на сдачу, радоваться можно. Но повода для ликования нет. — Вирн остановился у окна и присел на подоконник. Так слушать его было, конечно, удобней, чем на ходу. — Мало их, дезертирует меньше, чем ожидалось. Возможно, большую часть листовок изъяла контрразведка Серова. Мы и предполагали, что с их распространением будет очень не просто. Я говорил по проводам с председателем Саратовской губчека, и наши мнения совпали. Предполагали, что многие бандиты разобрали листовки, но сдаваться не спешат. Страшно им: вдруг да обманут? Как вы помните, с мятежниками Сапожкова трибунал обошелся сурово. Теперь страх перед расплатой удерживает оружие в руках бандитов.
Белов с Булисом переглянулись: нужна ли длинная преамбула? Ошиблись, ясно.
— Вы, надеюсь, заметили, — продолжал почти монотонно Вирн, — что в «Коммуне» и «Крестьянской правде» печатались письма сдавшихся бандитов. Кроме того, теми, кто сдался с пропусками ЧК, написаны письма для передачи родственникам и друзьям, которые продолжают воевать в банде Серова. Главное в письмах — подтверждение, что чекисты слово держат. Значит, листовкам стоит верить. К сожалению, — усмехнулся Вирн, — в бандах ни наши, самарские, ни саратовские газеты не выписывают. Губсвязь почтальонов туда тоже не пошлет…
— Ягунина? — быстро спросил Белов.
— А что, годится… — поддакнул Булис.
— Вот и хорошо, что вы так, с полуслова. — Председатель губчека с заметным облегчением рассмеялся. Видно, сомнения в Мишкиной кандидатуре у него все же были. — И наш, и саратовский сотрудник с газетами и письмами должны срочно прибыть в Уральск в распоряжение комбрига Восемьдесят первой Уварова.
— Действовать будут сообща? — уточнил Белов.
— Скорее всего, нет. Дорого время. Саратовцы, видимо, опередят нас — им ближе. Иван Степанович, готовьте подробную разработку. Ян Янович, ваше дело — письма и обращение. Через два, максимум через три дня Ягунин должен быть в пути. Вполне вероятно, что он выполнит лишь миссию дипкурьера. Это зависит уже не от нас.
От Самары до Уральска путь далекий.
Если, конечно, добираться железной дорогой, а не обычным способом — на лошадях. Прямиком, через Пугачев, много ближе. Но в губчека решили: поедет поездом. Машина из-за метелей не пройдет. А пускать через степь одного? Велик риск. Уж лучше пусть потеряет лишние три дня. Не годится сейчас ехать зимней дорогой по заметенному декабрьскими снегами Пугачевскому тракту. Раньше, бывало, на нем не разъедешься: встречный на встречном, встречным погоняет. Протоптанный, верный путь. Какие ни заносы, а лошадь его чует, не собьется. Теперь до Пугачева если и встретишь, то разве что несколько повозок, запряженных верблюдами. Ревут горбатые, тоже ведь голодные, наводят жуть. А то вдруг встанет лошадь, захрапев: торчит из снега замерзшая рука.
Короче, Мишке запретили ехать в Уральск напрямую. «Чугунку» же он терпеть не мог. Насмотрелся на вокзале, как приходится нынче людям на железной дороге. А теперь и сам, как мешочник, вынужден будет трястись в духоте и вонище. А пересадок сколько! Пенза, Ртищево, Саратов! Мало того. В Саратове надо перебраться через Волгу, чтоб попасть в Покровскую слободу, от которой — несколько верст до Увека, а уж там пересаживайся на поезд, который до Уральска. Страшно подумать, что это такое — вагоны киргизских узкоколеек!.. Там уж наверняка помрешь, как вымороженный таракан. Хотя… люди же ездят. Эх, насколько же приятней было бы на санях, под шубой, с колокольцем…
Страсти-мордасти, которые живописало Мишке воображение, расстроенное нелюбовью к «чугунке», оказались преувеличением. Конечно, начало посадки могло обескуражить кого угодно. Вагоны штурмовали, как крепости. Те, кто с билетами, лезли в вагоны, чтобы успеть занять хорошее место. А безбилетные карабкались на вагонные крыши, на тормозные рычаги, на сам паровоз. Они не боялись ни горячего котла, ни шипящих выбивов пара, ни охранников, ни черта лысого… Чуть погодя их сгоняли, а «зайцы» снова наползали, только отойди на шаг служивый, только отвернись.
У Мишки же все складывалось благополучней некуда. Товарищ из транспортного отдела ЧК посадил его в вагон безо всяких-яких — это раз. Верхняя полка, лучше не надо: лежи себе и подремывай. Это два. Вещей, кроме тощего «сидора», у него нет. Это три. В мешке были двухнедельный сухой паек, газеты, чистая рубаха, фляжка, мешочек с патронами, запасные портянки и аккуратно замотанный, в них наган. Держать оружие в кармане Мишка опасался: уснешь, а «машинка» выскользнет. В «сидоре» надежней — он под головой, удобно.
Первые часы дороги он смотрел себе в окошко и старался не слушать, о чем там внизу препираются, устраиваясь, мешочники. Сосед по верхней полке — иссохший, небритый, желтый, чисто старая крапива, сразу уснул. Спал он почти до Пензы и с Ягуниным не перекинулся и словечком.
Смотреть в окно в конце концов стало скучновато. Вагон был второй от головы, и вой паровоза оглушал. Черные облака проносились мимо Мишкиных глаз, то закрывая, то открывая одинаковые телеграфные столбы, одинаково пустоглазые деревеньки, белые бесконечные равнины с пологими буграми. Одно и было развлечение: успевать прочесть названия полустанков.
Пока светло, Мишка решил почитать газеты. Развязал мешок, оттянул завязку, стягивающую пачку «Коммун», вытащил несколько номеров.
Да, интересные дела происходят в мире… Ту же политику взять: не хотят нас пускать на конференцию, гады! Так, японцы мудрят… Статья Антонова-Овсеенко о голоде и солидарности мирового пролетариата. Судят нэпманов. Ага, за что же? Недоплата рабочим… Славно, теперь почешутся…
Начитавшись, Мишка принялся размышлять. Вот, к примеру, статейка «Кинематограф заговорил». Неужели не врут? Пишут, правда, что пока получается только несколько отдельных слов. А когда всю фильму начнут давать со словами? С какой же скоростью говорить-то надо будет? На экране мечутся, бегают, дергаются — ладно, понять успеваешь. А если словами так зачастить?
Очень серьезные раздумья у Мишки вызвала и статья «Летательные машины без мотора и без пропеллера». Иначе — ракеты. Понятно, как они будут летать, не маленькие, соображаем: газы вверх вытолкнут. Хорошо. А возвращаться как людям? Шлепнешься, что и костей не соберешь. Может, выдвижные крылья придумают для плавного спуска?
Размышлял-размышлял и уснул. Проснулся — темно. Ногам неудобно: кто-то снизу поставил на его полку сундук. Черт с ним, и ногам места хватит. Сунул руку в «сидор», достал фляжку с водой, отломил краюху. Жить можно. Как там сложится впереди — вот это вопрос… А почему вдруг загомонил, засуетился народ? Что? Пенза?!
Хлебнул все же лиха Мишка Ягунин за четверо суток пути. Он бы и за неделю не добрался до Уральска, не будь в кармане бумажки с большим политическим весом. Там на пишмашинке было отпечатано, что сотрудник Самгубчека Ягунин М. И. выполняет особо важное задание, а посему транспортной ЧК всех желдорог республики предписывается оказывать ему в передвижениях обязательную и срочную помощь.
Оказывали, делали что могли. Но разве в силах даже транспортная ЧК поторопить поезд, опаздывающий на тридцать часов? Как быть чекистам железной дороги, если в Ртищеве в тифу оказались обе сменные бригады машинистов? Попробуй обеспечь удобство передвижения Ягунину М. И., сажая его в Пензе в вагон, который не то что переполнен — бока раздул от пассажиров, словно насосавшийся клещ. Всего насмотрелся. Одно светлое мгновение и было: на станции Пенза увидел торопившуюся к своему вагону Нинку Ковалеву. Садилась в санитарный поезд. Веселая, румяная. В белой косынке с красным крестом. Кричал ей вслед с подножки — не услышала.
В Саратовской губчека ему сообщили, что своего товарища они отправили к Уварову двумя днями раньше. О характере же самого задания — ни гу-гу: в Уральске сейчас сидит замнач Саратовской губчека, он и будет руководить операцией. Все, все там, в Уральске. Только доберись же ты, наконец, Мишка, до этого треклятого Уральска!..
Уфф!.. Показался-таки, чертушка! Пока не сам город, а станция. Плывут мимо мастерские, депо, нефтяные резервуары… Вот и вокзал. Ничего вокзал, каменный. Правда, маленький — не Самара. Да и город сам… Не больше Сызрани.
