мальски удовлетворительную причину смерти моей сестры. Я показала на следствии, что дверь ее комнаты была заперта изнутри, а окна защищены снаружи старинными ставнями с широкими железными засовами. Стены были подвергнуты самому внимательному изучению, но они повсюду оказались очень прочными. Осмотр пола тоже не дал никаких результатов. Каминная труба широка, но ее перекрывают целых четыре вьюшки. Итак, нельзя сомневаться, что сестра во время постигшей ее катастрофы была совершенно одна. Никаких следов насилия обнаружить не удалось.
— А как насчет яда?
— Врачи исследовали ее, но не нашли ничего, что указывало бы на отравление.
— Что же, по-вашему, было причиной смерти?
— Мне кажется, она умерла от ужаса и нервного потрясения. Но я не представляю себе, кто мог бы ее так напугать.
— А цыгане были в то время в усадьбе?
— Да, цыгане почти всегда живут у нас.
— А что, по-вашему, могли означать ее слова о ленте, о пестрой ленте?
— Иногда мне казалось, что слова эти были сказаны просто в бреду, а иногда — что они относятся к цыганам. Но почему лента пестрая? Возможно, что пестрые платки, которые носят цыганки, внушили ей этот странный эпитет.
Холмс покачал головой: видимо, объяснение не удовлетворяло его.
— Это дело темное, — сказал он. — Прошу вас, продолжайте.
— С тех пор прошло два года, и жизнь моя была еще более одинокой, чем раньше. Но месяц назад один близкий мне человек, которого я знаю много лет, сделал мне предложение. Его зовут Армитедж, Пэрси Армитедж, он второй сын мистера Армитеджа из Крейнуотера, близ Рединга. Мой отчим не возражал против нашего брака, и этой весной мы должны обвенчаться. Два дня назад в западном крыле нашего дома начались кое-какие переделки. Была пробита стена моей спальни, и мне пришлось перебраться в ту комнату, где скончалась сестра, и спать на той самой кровати, на которой спала она. Можете себе представить мой ужас, когда прошлой ночью, лежа без сна и размышляя о ее трагической смерти, я внезапно услышала в тишине тот самый тихий свист, который был предвестником гибели сестры. Я вскочила, зажгла лампу, но в комнате никого не было. Снова лечь я не могла — я была слишком взволнована, поэтому я оделась и, чуть рассвело, выскользнула из дому, взяла двуколку в гостинице «Корона», которая находится напротив нас, поехала в Летерхед, а оттуда сюда — с одной только мыслью повидать вас и спросить у вас совета.
— Вы очень умно поступили, — сказал мой друг. — Но все ли вы рассказали мне?
— Да, все.
— Нет, не все, мисс Ройлотт: вы щадите и выгораживаете своего отчима.
— Я не понимаю вас…
Вместо ответа Холмс откинул черную кружевную отделку на рукаве нашей посетительницы. Пять багровых пятен — следы пяти пальцев — ясно виднелись на белом запястье.
— Да, с вами обошлись жестоко, — сказал Холмс.
Девушка густо покраснела и поспешила опустить кружева.
— Отчим — суровый человек, — сказала она. — Он очень силен, и, возможно, сам не замечает своей силы.
Наступило долгое молчание. Холмс сидел, подперев руками подбородок и глядя на потрескивавший в камине огонь.
— Сложное дело, — сказал он наконец. — Мне хотелось бы выяснить еще тысячу подробностей, прежде чем решить, как действовать. А между тем нельзя терять ни минуты. Послушайте, если бы мы сегодня же приехали в Сток-Морон, удалось бы нам осмотреть эти комнаты, но так, чтобы ваш отчим ничего не узнал.
— Он как раз говорил мне, что собирается ехать сегодня в город по каким-то важным делам. Возможно, что его не будет весь день, и тогда никто вам не помешает. У нас есть экономка, но она стара и глупа, и я легко могу удалить ее.
— Превосходно. Вы ничего не имеете против поездки, Уотсон?
— Ровно ничего.
— Тогда мы приедем оба. А что вы сами собираетесь делать?
— У меня в городе есть кое-какие дела. Но я вернусь двенадцатичасовым поездом, чтобы быть на месте к вашему приезду.
— Ждите нас вскоре после полудня. У меня здесь тоже есть кое-какие дела. Может быть вы останетесь и позавтракаете с нами?
— Нет, мне надо идти! Теперь, когда я рассказала вам о своем горе, у меня просто камень свалился с души. Я буду рада снова увидеться с вами.
Она опустила на лицо черную густую вуаль и вышла из комнаты.
— Так что же вы обо всем этом думаете, Уотсон? — спросил Шерлок Холмс, откидываясь на спинку кресла.
— По-моему, это в высшей степени темное и грязное дело.
— Достаточно грязное и достаточно темное.
— Но если наша гостья права, утверждая, что пол и стены в комнате крепки, так что через двери, окна и каминную трубу невозможно туда проникнуть, значит, ее сестра в минуту своей таинственной смерти была совершенно одна…
— В таком случае, что означают эти ночные свисты и странные слова умирающей?
— Представить себе не могу.
— Если сопоставить факты: ночные свисты, цыгане, с которыми у этого старого доктора такие близкие отношения, намеки умирающей на какую-то ленту и, наконец, тот факт, что мисс Элен Стоунер слышала металлический лязг, который мог издавать железный засов от ставни… если вспомнить к тому же, что доктор заинтересован в предотвращении замужества своей падчерицы, — я полагаю, что мы напали на верные следы, которые помогут нам разгадать это таинственное происшествие.
— Но тогда при чем здесь цыгане?
— Понятия не имею.
— У меня все-таки есть множество возражений…
— Да и у меня тоже, и поэтому мы сегодня едем в Сток-Морон. Я хочу проверить все на месте. Не обернулись бы кое-какие обстоятельства самым роковым образом. Может быть их удастся прояснить. Черт возьми, что это значит?
Так воскликнул мой друг, потому что дверь внезапно широко распахнулась, и в комнату ввалился какой-то субъект колоссального роста. Его костюм представлял собою странную смесь: черный цилиндр и длинный сюртук указывали на профессию врача, а по высоким гетрам и охотничьему хлысту в руках его можно было принять за сельского жителя. Он был так высок, что шляпой задевал верхнюю перекладину нашей двери, и так широк в плечах, что едва протискивался в дверь. Его толстое, желтое от загара лицо со следами всех пороков было перерезано тысячью морщин, а глубоко сидящие, злобно сверкающие глаза и длинный, тонкий, костлявый нос придавали ему сходство со старой хищной птицей.
Он переводил взгляд то на Шерлока Холмса, то на меня.
— Который из вас Холмс? — промолвил наконец посетитель.
— Это мое имя, сэр, — спокойно ответил мой друг. — Но я не знаю вашего.
— Я доктор Гримеби Ройлотт из Сток-Морона.
— Очень рад. Садитесь, пожалуйста, доктор, — любезно сказал Шерлок Холмс.
— Не стану я садиться! Здесь была моя падчерица. Я выследил ее. Что она говорила вам?
— Что-то не по сезону холодная погода нынче, — сказал Холмс.
— Что она говорила вам? — злобно закричал старик.
— Впрочем, я слышал, крокусы будут отлично цвести, — невозмутимо продолжал мой приятель.
— Ага, вы хотите отделаться от меня! — сказал наш гость, делая шаг вперед и размахивая охотничьим хлыстом. — Знаю я вас, подлеца. Я уже и прежде слышал про вас. Вы любите совать нос в чужие дела.
Мой друг улыбнулся.
— Вы проныра!
Холмс улыбнулся еще шире.
— Полицейская ищейка!
Холмс от души расхохотался.
— Вы удивительно приятный собеседник, — сказал он. — Выходя отсюда, закройте дверь, а то, право же, сильно сквозит.
— Я выйду только тогда, когда выскажусь. Не вздумайте вмешиваться в мои дела. Я знаю, что мисс Стоунер была здесь, я следил за ней! Горе тому, кто станет у меня на пути! Глядите!
Он быстро подошел к камину, взял кочергу и согнул ее своими огромными загорелыми руками.
— Смотрите, не попадайтесь мне в лапы! — прорычал он, швырнув искривленную кочергу в камин и вышел из комнаты.
— Какой любезный господин! — смеясь, сказал Холмс. — Я не такой великан, но если бы он не ушел, мне пришлось бы доказать ему, что мои лапы ничуть не слабее его лап.
С этими словами он поднял стальную кочергу и одним быстрым движением распрямил ее.
— Какая наглость смешивать меня с сыщиками из полиции! Что ж, благодаря этому происшествию наши исследования стали еще интереснее. Надеюсь, что наша приятельница не пострадает от того, что так необдуманно позволила этой скотине выследить себя. Сейчас, Уотсон, мы позавтракаем, а затем я отправлюсь к юристам и наведу у них несколько справок.
Было уже около часа, когда Холмс возвратился домой. В руке у него был лист синей бумаги, весь исписанный заметками и цифрами.
— Я видел завещание покойной жены доктора, — сказал он. — Чтобы точнее разобраться в нем, мне пришлось справиться о нынешней стоимости
