которую оруженосец читал ему. — Что касается тебя, Аллейн то, если есть у тебя близкий друг и ты хотел бы послать ему приветствие, я могу вложить его в свое письмо.

— Такого друга у меня нет, — печально отозвался Аллейн.

— Значит, у тебя нет родных?

— Никого, кроме брата.

— Ха! Я и забыл, что вы в ссоре. Но разве во всей Англии нет никого, кто бы любил тебя?

— Никого, о ком я смел бы это утверждать.

— И ты сам никого не любишь?

— Этого я бы не сказал, — отозвался Аллейн.

Сэр Найджел покачал головой и мягко про себя улыбнулся.

— Я понимаю, как обстоит дело, — сказал он. — Разве я не замечаю, что ты частенько вздыхаешь и вид у тебя отсутствующий. Она красива?

— О да! — пылко воскликнул Аллейн, который весь задрожал оттого, что разговор принял столь неожиданный оборот.

— И добра?

— Как ангел!

— И все же она тебя не любит?

— Нет, но я не могу утверждать, чтобы она любила другого.

— Значит, ты надеешься?

— Без этого я не смог бы жить.

— Тогда ты должен стараться стать достойным ее любви. Будь смел и чист, бесстрашен перед сильным и кроток со слабым; таким образом, разовьется эта любовь или нет, ты подготовишься к тому, что какая-то девушка тебя удостоит своей любви, а это, говоря по правде, высшая награда, на которую может надеяться истинный рыцарь.

— Да я стараюсь, милорд, — сказал Аллейн, — но она такая прелестная, изящная и в ней столько душевного благородства, что я никогда не буду достоин ее.

— Такие размышления сделают тебя достойным. А она знатного рода?

— Да, милорд, — нерешительно признался Аллейн.

— Из рыцарской семьи?

— Да.

— Берегись, Аллейн, берегись! — ласково заметил сэр Найджел. — Чем выше подъем, тем тяжелее падение. Не ищи того, что может быть тебе не по плечу.

— Милорд, я мало знаю нравы и обычаи мирской жизни! — воскликнул Аллейн. — Но я дерзнул бы спросить ваше мнение по этому поводу. Вы ведь знали моего отца и наш род: разве моя семья не пользовалась весом и не имела доброй славы?

— Вне всякого сомнения, да.

— И все же вы предупреждаете меня, чтобы моя любовь не посягала на девушку из более знатных кругов?

— Если бы Минстед принадлежал тебе, Аллейн, тогда другое дело, клянусь апостолом! Я не представляю себе ни одной семьи в наших краях, которая бы не гордилась тем, что вошел в нее ты — юноша столь древнего рода. Но пока сокман жив… Ха, клянусь душой, это шаги сэра Оливера, если я не ошибаюсь.

И действительно, за дверью раздались тяжелые шаги; дородный рыцарь распахнул ее и вошел.

— Ну, мой маленький кум, я зашел сообщить, что я живу над лавкой цирульника на улице Ла Тур и что в печи сидит пирог с олениной, а на столе приготовлены две фляги вина отличного качества. Клянусь святым Иаковом! Слепой по одному запаху найдет дорогу, надо только подставить лицо ветру, когда он потянет оттуда, и идти прямо на дивный аромат. Надевайте ваш плащ и пошли; сэр Уолтер Хьюетт, сэр Робер Брике и еще кое-кто уже ожидают нас.

— Нет, Оливер, я не могу быть с вами, мне нужно ехать сегодня в Монтобан.

— В Монтобан? Но я слышал, что ваш Отряд вместе с моими сорока винчестерцами должен прибыть в Дакс.

— Позаботьтесь о них, Оливер. Я поеду в Монтобан и возьму с собой только двух оруженосцев и двух лучников. А потом, когда я разыщу остальную часть моего Отряда, я поведу ее в Дакс. Мы выезжаем сегодня утром.

— Ну, тогда я вернусь к своему пирогу, — сказал сэр Оливер. — Мы, без сомнения, встретимся в Даксе, если только Принц не бросит меня в тюрьму — он очень на меня сердит.

— А почему же, Оливер?

— Почему? Да потому, что я послал вызов, перчатку и мое презрение сэру Джону Чандосу и сэру Уильяму Фелтону.

— Чандосу? Ради бога, Оливер, зачем вы это сделали?

— Оттого, что тот и другой меня оскорбили.

— Каким образом?

— Они обошли меня при выборе рыцарей, которые должны были на турнире сражаться за честь Англии. О вас самих, кузен, и Одлее я не говорю, вы в полной силе. Но что такое Уэйк, Перси и Бошан? Клянусь спасением души! Я уже ел из лагерного котла, когда они с ревом еще просили кашки. Разве можно принебречь человеком моего веса и крепости ради трех подростков только оттого, что они научились скрещивать копья на турнирах? Но, послушайте, кузен, я подумываю, не послать ли мне вызов и самому Принцу!

— Оливер! Оливер! Вы спятили!

— Нет! Клянусь! Плевать мне, принц он или нет. У вашего оруженосца, я вижу, глаза лезут на лоб, словно у испуганного краба. Что ж, друг, все мы из Хампшира и глумиться над собой никому не позволим.

— А разве он глумился над вами?

— Pardieu, да! «Сердце у старика Оливера все еще крепкое», — сказал один из придворных. «Иначе оно не справилось бы с такой тушей», — ответил Принц. «И рука у него крепка», — сказал другой. «Да и хребтина у его коня тоже», — добавил Принц. Сегодня же пошлю ему вызов!

— Нет, нет, дорогой Оливер, — остановил его сэр Найджел и положил руку на локоть разгневанного друга. — Ничего в этом обидного не было, просто он хотел сказать, что вы сильный и крепкий человек и конь вам нужен хороший. А относительно Чандоса и Фелтона, то подумайте, что ведь и вы были молоды, и если бы всегда отдавалось предпочтение более старым воинам, то каким образом могли бы вы добыть славу и доброе имя, которые у вас есть теперь? Вы уже не так легки на коне, Оливер. Я легче благодаря малому весу моих волос, но было бы очень худо, окажись мы на закате нашей жизни менее честными и справедливыми, чем в былые годы. Если такой рыцарь, как сэр Оливер Баттестхорн, способен обратить оружие против собственного государя из-за одного необдуманного слова, тогда где же нам искать истинной верности и постоянства?

— Ах, дорогой мой маленький кум! Легко вам, сидя на солнышке, назидать того, кто оказался в тени. Но вы всегда можете перетянуть меня на свою сторону, когда говорите вот этим ласковым вашим голоском. Не будем вспоминать об этом. Ах, матерь божья! Я и забыл про пирог, он сгорит, как Иуда Искариотский в аду! Пойдемте со мной, Найджел, не то дьявол опять начнет подзуживать меня.

— Ну тогда только на часок; мы должны выехать в полдень. Аллейн, скажи Эйлварду, что он поедет со мной в Монтобан и мне нужен еще один лучник, пусть выберет его сам. Остальные отправятся в Дакс вместе с Принцем, а он поедет туда еще до праздника Богоявления. Приготовь Поммерса к полудню и мое сикоморовое копье, а доспехи навьючь на мула.

После этих коротких распоряжений оба старых воина зашагали рядом, а Аллейн поспешно занялся приготовлениями к путешествию.