— Нет же, сэр Оливер, послушайте, сэр Оливер, — вмешался, смеясь, сэр Найджел. — Пусть ваш гнев утихнет, ведь вместо этого кушанья вы встретили старого друга и товарища.

— Клянусь святым Мартином! — заорал тучный рыцарь, причем все его негодование мгновенно сменилось радостью. — Да это же мой дорогой маленький петушок с берегов Гаронны! Ах, дорогой друг, как я рад видеть вас! Какие деньки мы пережили вместе!

— Ну да, клянусь своей судьбой! — воскликнул сэр Найджел, и глаза его заблестели. — Мы повидали истинных храбрецов, и наши знамена развевались во время многих схваток, клянусь апостолом! Мы познали во Франции немало радостей!

— И горестей тоже, — добавил другой. — У меня остались и печальные воспоминания об этой стране. Вы помните, что постигло нас в Либурне?

— Нет, но я помню одно: мы, во всяком случае, пустили в ход мечи.

— Ну и ну! — воскликнул сэр Оливер. — А вы все еще держите в уме только клинки да шлемы! Нет у вас в душе места для более кротких радостей. Ах, я до сих пор не могу говорить об этом без волнения. Такой пирог, такие нежные голуби, а в подливе не соль, а сахар! И вы были в тот день со мной, и сэр Клод Латур, и лорд Поммерс!

— Вспоминаю, — сказал сэр Найджел, рассмеявшись, — и как вы гнали повара по улице и как грозились сжечь гостиницу. Клянусь апостолом, досточтимый сэр, — обратился он к городскому голове, — мой старый друг — опасный человек, и советую вам постараться уладить с ним ваши разногласия.

— Через час устрицы и ракушки будут готовы, — ответил городской голова. — Я просил сэра Оливера Баттестхорна оказать мне честь и разделить мою скромную трапезу, изысканностью которой мы немного гордимся, но тревожная весть о пиратах так омрачила мои мысли, что я стал прямо-таки рассеянным. Все же я надеюсь, сэр Найджел, что и вы откушаете с нами полдник.

— У меня слишком много дел, — ответил сэр Найджел, — ведь мы должны погрузиться на корабль — люди и кони — как можно скорее. Сколько у вас солдат, сэр Оливер?

— Трое и сорок. Все сорок пьяны, а трое относительно трезвы. Они все благополучно доставлены на корабль.

— Лучше, если бы они поскорее протрезвели. У меня каждый должен будет взяться за тяжелую работу еще до заката. Я намерен, если вы это одобрите, попытаться атаковать этих норманнских и генуэзских пиратов.

— На генуэзских судах везут икру и кое-какие весьма драгоценные пряности из Леванта, — пояснил сэр Оливер. — Мы можем при удаче получить большую выгоду. Прошу вас, старший шкипер, когда вы подниметесь на борт, вылейте на каждого из моих мерзавцев, которого увидите, по полному шлему морской воды.

Оставив рыцаря-толстяка и городского голову, сэр Найджел повел отряд прямо к воде, а там легкие плашкоуты доставили их на корабль. Одну за другой поднимали лошадей, те на весу бились и брыкались, а потом их опускали в глубокий трюм желтого корабля, где их поджидали ряды стойл, в которых они могли благополучно путешествовать. В ту эпоху англичане умели в подобных случаях действовать искусно и быстро: незадолго до описываемых событий Эдуард в порту Оруэлл посадил на суда пятьдесят тысяч человек с их конями и обозом всего-навсего за двадцать четыре часа. Так ловко действовал сэр Найджел на берегу и так быстро Гудвин Хаутейн — на судне, что сэр Оливер Баттестхорн едва успел проглотить последнюю устрицу, как звуки трубы и нагара возвестили, что все готово и якорь поднят. В последней лодке, отплывшей от берега, сидели рядом оба командира, такие странно противоположные, а под ногами у каждого гребца были сложены крупные камни, которые сэр Найджел приказал взять на корабль. Как только их погрузили, корабль поднял паруса на грот-мачте; он был пурпурного цвета с позолоченным изображением св. Христофора, несущего на плече Христа. Повеял бриз, надул паруса, статное судно накренилось и пошло вперед, ныряя среди пологих синих валов, под музыку менестрелей, доносившуюся с кормы, и приветственные клики толпы, черневшей каймою вдоль желтого берега. Слева лежал зеленый остров Уайт с его длинной и невысокой извилистой цепью холмов на горизонте и выступавшими друг над другом вершинами; справа — лесистое побережье Хампшира, тянувшееся далеко-далеко; а надо всем раскинулось голубовато-стальное небо с зимним неярким солнцем. Воздух был настолько морозным, что изо рта валил пар.

— Клянусь апостолом, — весело заявил сэр Найджел, который стоял на корме и глядел по сторонам, — эта земля действительно стоит того, чтобы за нее сражаться, и очень жаль ехать во Францию ради того, что можно иметь и дома. Вы не заметили горбуна на берегу?

— Да нет, — пробурчал сэр Оливер, — не заметил, я спешил вниз, у меня устрица в горле застряла, а я так и не выпил налитый мне бокал кипрского вина.

— Я видел горбуна, достойный лорд, — вмешался Терлейк, — старик, одно плечо выше другого.

— Это предвещает удачу, — пояснил сэр Найджел. — Нам также перешли дорогу женщина и священник, поэтому все у нас, видимо, пойдет хорошо. А что ты скажешь, Эдриксон?

— Не знаю, достойный лорд. Древние римляне были народ очень мудрый, а все-таки ставили свою судьбу в зависимость от таких примет: греки тоже, да и другие народы древности, известные своей ученостью. Однако среди современных людей многие насмехаются над предзнаменованиями.

— Тут не может быть никаких сомнений, — сказал сэр Оливер Баттестхорн. — Я отлично помню, как однажды в Наварре вдруг слева от меня из совершенно безоблачного неба прогремел гром. Мы поняли, что случится беда. Долго ждать не пришлось: всего через тринадцать дней волки стащили превосходную ляжку оленя, лежавшую у самого входа в мою палатку, и в тот же день две фляги старого вина прокисли и помутнели.

— Принесите-ка снизу мое снаряжение, — обратился сэр Найджел к своим оруженосцам, — а также доспехи сэра Оливера. Мы облачимся в них здесь. Потом займитесь и собой. Я надеюсь, что вы сегодня с честью вступите на путь рыцарских подвигов и покажете себя вполне достойными и храбрыми оруженосцами. А теперь, сэр Оливер, решайте сами: желали бы вы, чтобы я командовал, или вы будете командовать сами?

— Конечно вы, мой петушок, вы! Клянусь пресвятой Девой! Я тоже не цыпленок, но все же не столь многоопытен в военном деле, как оруженосец сэра Уолтера Мэнни. Делайте все, что сочтете нужным.

— Тогда пусть ваше знамя развевается на носу, а мое на корме. В качестве передового охранения я даю вам ваших собственных сорок человек и сорок лучников. А еще сорок человек да мои ратники и оруженосцы будут охранять корму. Десять лучников с тридцатью матросами под началом шкипера пусть находятся на шкафуте, десять будут лежать наготове с камнями и арбалетами. Одобряете такой план?

— Хорошо, клянусь, очень хорошо! Но вот несут мои доспехи, и мне придется потрудиться, — я уже не смогу просто скользнуть в них, как бывало, когда впервые взглянул в лицо войне.

Тем временем во всех частях большого корабля люди суетились и готовились к военным действиям. Лучники стояли группами на палубах, натягивая потуже тетивы и пробуя, крепко ли они держатся в зарубках. Среди них ходили Эйлвард и другие, более пожилые солдаты, то давая вполголоса немногословные указания, то предостерегая.

— Держитесь, мои золотые ребятки, — говорил старый лучник, переходя от кучки к кучке, — клянусь эфесом, нынче нам должно повезти. Не забывайте поговорку Белого отряда.

— Какая же это поговорка, Эйлвард? — крикнуло несколько человек; они слушали, опираясь на свои луки, и посмеивались.

— Один старый лучник говаривал: «Каждый лук туго согнуть. Каждая стрела, чтоб в цель пошла. Каждая тетива натянута крепко. Каждая стрела пусть летит метко!» И если у лучника на уме эта поговорка, на левой руке нарукавник, перчатка для стрельбы на правой и за поясом воску на фартинг, — чего еще может он пожелать?

— Было бы неплохо, — заметил Хордл Джон, — если бы у него за поясом было и на четыре фартинга вина.

— Сначала труд, вино потом, mon camarade, однако нам пора занять свои места: мне кажется, вон там, между скалами Нидл и ущельями Элум, я вижу самые верхушки мачт на их судах. Хьюетт, Кук, Джонсон, Каннингем, ваши люди будут охранять корму. Торнбери, Уолтере, Хэкетт, Бэддлсмир, вы с сэром Оливером на полубаке. Саймон, ты останешься при знамени сэра Найджела, а десять человек должны пройти на