— Зато мы вернули то, что чуть не потеряли, — ответил он. — Теперь-то я положу мешок перед собой и больше не спущу с него глаз до самого Гилдфорда.

И они затрусили вперед по дороге к церкви св. Катарины. Там они еще раз переправились через извилистую реку Уэй и оказались на главной улице города, круто идущей вверх по холму. По обе стороны тянулись дома с массивными остроконечными крышами; слева стоял монастырский странноприимный дом, где и теперь еще можно выпить кружечку доброго эля, а справа — большая квадратная башня замка — не мрачные серые развалины, а веселая, оживленная, над которой развевался флаг с гербом, а поверх зубцов поблескивали стальные каски. От ворот замка до главной улицы тянулись ряды лавок; вторая из них, если считать от церкви св. Троицы, принадлежала золотых дел мастеру, богачу и мэру города Торолду.

Он долго и любовно рассматривал крупные рубины и искусную работу кубка. Потом провел рукой по седой окладистой бороде, словно раздумывая, сколько дать за кубок, пятьдесят ноблей или шестьдесят: он отлично знал, что перепродаст его за верных двести. Предложишь слишком много — себе в убыток; предложишь слишком мало — глядишь, молодой человек заберет обратно и отправится в Лондон: вещицы- то редкие и очень дорогие. Молодой человек, правда, одет бедно, и взгляд у него тревожный. Вероятно, попал в затруднительное положение и даже не знает истинной цены тому, что принес. Надо у него все выведать.

— Это очень старые вещи, достойный сэр, они давно вышли из моды, — начал он. — О камнях я ничего не могу сказать, они тусклы и необработаны. Но если вы запросите недорого, я все возьму, хотя я сижу здесь не для купли, а для продажи. Сколько вы хотите?

Найджел в растерянности нахмурил брови. Да-а, в этой игре его не выручит ни отвага, ни ловкость. Тут новые силы вели наступление на старые, купец шел покорять воина. Целые столетия он изматывал его, ослаблял его силы, пока наконец не сделал своим слугой, своим рабом.

— Я, право, не знаю, досточтимый сэр, ни мне, ни кому-либо еще, кто носит мое имя, не доводилось торговаться. Ну, а вы знаете, сколько могут стоить эти вещи, ведь торговля — ваше ремесло. У леди Эрментруды совсем нет денег, а нам надо принять короля. Заплатите за них по справедливости, и дело с концом.

Ювелир улыбнулся. Сделка обещала быть еще проще и выгоднее, чем он предполагал. Он собирался предложить пятьдесят золотых, но теперь грешно было бы дать больше двадцати пяти.

— Не знаю, что мне потом с ними делать, — начал он, — но раз речь идет о королевском визите, я не пожалею двадцати пяти ноблей.

У Найджела упало сердце. На такие деньги не купить и половины того, что им нужно. Ясно, что леди Эрментруда очень переоценила свои сокровища. Но возвращаться с пустыми руками ему все равно нельзя, значит, если вещи, как уверяет добрый старик, стоят двадцать пять ноблей, остается только поблагодарить его и взять эти золотые.

— Меня очень огорчило то, что вы говорите. Конечно, вы лучше разбираетесь в таких вещах. Что ж, я возьму за них…

«Сто пятьдесят», — услышал он шепот Эйлварда и громко повторил, донельзя обрадовавшись даже такой ничтожной помощи на этом новом для себя поприще:

— Сто пятьдесят.

Ювелир вздрогнул. Этот юноша не так уж прост, как показался сначала. Его открытое лицо и ясные голубые глаза — не что иное, как ловушка для неосторожных. Ему еще не случалось так попадать впросак.

— Это пустой разговор, он ни к чему не приведет, достойный сэр, — ответил он и отвернулся, перебирая ключи от своих прочных сундуков, — но я не хочу обойтись с вами несправедливо, последняя цена — пятьдесят ноблей.

— И сто, — прошептал Эйлвард.

— И сто, — повторил Найджел, зардевшись от собственной жадности.

— Ну, хорошо, берите сотню, — воскликнул купец, — берите целую сотню, стригите меня, обдирайте, обирайте, пустите по миру!

— Я никогда не простил бы себе, случись это на самом деле, — сказал Найджел. — Вы были честны со мной, и я не хотел бы причинять вам зло. Поэтому я охотно возьму сто…

— Сто пятьдесят, — шепнул Эйлвард.

— Сто пятьдесят, — громко повторил Найджел.

— Клянусь святым Иоанном Беверлийским, — воскликнул купец, — я приехал сюда с Севера, а там, всякий знает, народ в делах хитрый да ловкий! Так вот, я скорее стану вести дело с целой синагогой жидов, чем с вами, хоть у вас такие благородные манеры. Вы в самом деле не согласны на меньшую сумму? Боже мой! Вы лишаете меня месячного дохода. Это же целое утро тяжелой работы! И зачем только вы ко мне явились?

Так причитал он, выкладывая на прилавок одну за другой золотые монеты, а Найджел, с трудом веря своей удаче, ссыпал их в седельную кожаную сумку.

Оказавшись снова на улице, он с пылающим лицом излил на Эйлварда целый поток благодарностей.

— Что вы сэр, он же нас просто ограбил. Будь мы понастойчивей, он отвалил бы еще двадцать золотых.

— А ты почем знаешь, добрый Эйлвард?

— Да у него все в глазах написано, сквайр Лоринг. Я, конечно, не очень там обучен читать или разбираться в гербах, зато уж разобрать, что у человека на лице написано, всегда сумею. Я с самого начала был уверен, что он даст столько, сколько дал.

Они пообедали в монастырском странноприимном доме, Найджел за главным столом, а Эйлвард с простым людом. Потом снова вышли на главную улицу и отправились по делам. Найджел купил тафты для драпировки, вина, всяких припасов, фруктов, камчатого столового белья и еще много всяких нужных вещей. Наконец он остановился перед лавкой оружейника во дворе замка и с жадностью ребенка, взирающего на лакомства, стал рассматривать великолепные доспехи, нагрудники с чеканкой, шлемы с перьями, искусно выделанные нашейники.

— Ну, сквайр Лоринг, — сказал оружейник Уот, оторвав взгляд от горна, где он закаливал клинок меча, что вы хотите купить? Клянусь Тувалкайном[22], отцом всех оружейников, что пройди вы из конца в конец весь Чипсайд[23], вам не найти лучших доспехов, чем вон те, что висят на крюке.

— А сколько они стоят?

— Для любого другого — двести пятьдесят ноблей. Для вас — двести.

— А почему для меня дешевле?

— Потому что я снаряжал на войну вашего отца, и клянусь из моей мастерской не выходило ничего лучше. Ручаюсь, о доспехи вашего отца затупилось немало клинков, прежде чем он с ними расстался. В те времена мы делали кольчуги, и хорошая кольчуга с плотными кольцами не уступала латам. А теперь молодые рыцари хотят одеваться по моде, как дамы при дворе, поэтому сейчас надо покупать латы, хоть они и стоят втрое дороже.

— Вы говорите, кольчуга нисколько не хуже?

— Уверен.

— Тогда послушайте, оружейник. Я сейчас не могу купить латы, а мне очень нужно стальное облаченье — у меня впереди одно дело. Так вот дома, в Тилфорде, висит та самая кольчуга отца, о которой вы говорили, в ней отец в первый раз пошел на войну. Не могли бы вы подогнать ее по мне?

Оружейник оглядел невысокую стройную фигуру Найджела и рассмеялся.

— Вы шутите, сквайр Лоринг! Кольчуга была сделана на человека ростом куда выше среднего.

— Я не шучу. Если она выдержит хотя бы один копейный бой, она выполнит свое назначение.

Оружейник прислонился к наковальне и задумался, а Найджел с надеждой смотрел на его покрытое сажей лицо.

— Я с радостью одолжил бы вам доспехи для этой первой битвы, сквайр Лоринг, да ведь если вы потерпите неудачу, все ваше снаряжение достанется победителю. Я человек бедный, у меня много детей, и я не могу так рисковать. А та старая кольчуга, она правда в хорошем состоянии?