Когда таунтоновские волонтеры приблизились к воротам, сограждане встретили их бурными кликами восторга. Таунтоновцы шли стройными, сомкнутыми рядами; большие, честные лица этих добрых мещан говорили о трудолюбии и любви к дисциплине.

Далее последовали добровольцы из Винтербаруна, Ильминстера, Чарда, Иовиля и Колломптона. Полк этот, насчитывавший до тысячи человек, был вооружен пиками.

За этими солдатами шел мелкой рысью эскадрон всадников, а затем показался четвертый полк. В авангарде несли знамена Биминстера, Крукерка, Лангпорта и Чидайока. Это все названия мирных деревень и сел Сомрееста, выславших цвет своего населения на борьбу за святое дело. Около солдат шли пуританские пасторы в шляпах, похожих на колокольни, и женевских плащах, которые были прежде черными, а теперь побелели от дорожной пыли.

После этого мы увидали роту диких, вооруженных как попало пастухов, живущих в долинах между Блэкдаусом и Мендипсом. Уверяю вас, что эти люди были совсем не похожи на Коридонов и Стрефонов, описываемых Цоллером и Драйденом. Эти Коридоны всегда только тем и занимаются, что проливают слезы о своих возлюбленных или же играют жалостные песни на свирелях. Но пастушки, которых мы увидали тогда, были совсем не похожи на этих Коридонов и Стрефонов. Хлоям и Филлидам едва ли могла прийти охота познакомиться с этими дикарями запада Англии. От их ухаживания нежной Хлое не поздоровилось бы.

За пастухами шли мушкетеры из Дорчестера и пиконосцы из Ньютона и Попильфорда. Крестьяне, занимающиеся выработкой сажи в Оттери-Сент-Мэри, образовали из себя очень хорошую, сомкнутую роту и шли вместе с мушкетерами и пиконосцами. Я полагаю, что в этом четвертом полку было более восьмисот человек, но вооружен и дисциплинирован он был в общем хуже, чем тот, который шел впереди.

Вот и пятый полк. Впереди идут жители низин и болот Ательнея. Одеты эти люди грязно и нищенски, но их одушевляет та же смелость и отвага, благодаря которой некогда они защищали доброго короля Альфреда от его врагов. Они же защищали и западные графства Англии от вторжения датчан, которые так и не могли проникнуть в болотистую твердыню Ательнея. На головах у них копны нечесаных волос, ноги голы, но они одушевленно распевают гимны и молитвы. Они пришли из своих болот помочь от всего сердца делу протестантизма. За ними следуют дровосеки и лесники из Лайдиарда, высокие, статные люди в зеленых кафтанах. Тут же и одетые в белое сельчане из Чампфеауэра. Арьергард этого полка был составлен из четырехсот человек в красивых мундирах. Они имели белые накрест надетые портупеи и мушкеты. Это были дезертиры из Девонширской милиции. Они вышли из Эксетера с Альбермареем, но во время сражения при Аксминстере перешли на сторону Монмауза. Дезертиры составляли как бы отдельную часть, но милиционеров в красных и желтых мундирах нам пришлось видеть всюду. Там и сям пестрели их живописные мундиры.

Весь полк насчитывал около семисот человек.

Шестой и последний пехотный полк состоял из крестьян. На знамени было начертано «Майнхэд» и изображение парусного судна и трех кип с товаром. Как известно, это — герб старинного города Майнхэда. Крестьяне эти были навербованы главным образом в диких местностях, лежащих к северу от Донстер-Кастля и граничащих с Бристольским каналом. За крестьянами шли охотники и контрабандисты из Порлокской бухты, бросившие охоту и оставившие в покое оленей и ланей в чаянии более благородной добычи. Вместе с ними шли жители Мильвертона, Дальвертона и Уайвлискомба. Затем следовали люди, живущие на залитых солнечными лучами склонах Квомтока, и смуглые, свирепые жители холодного и болотистого Донкерри- Бэкона и высокие, статные коневоды Бэнптона. Пронесли мимо знамена Бридждотера, Шептон-Маллета и Нижнего Стовея, прошли рыбаки из Кловелли и каменотесы Блэкдауна. В арьергарде шли три роты удивительных людей. Это были согбенные от тяжелого труда великаны с длинными, всклокоченными бородами. Спутанные волосы спускались так низко на лоб, что не было видно глаз. Это были углекопы из Мендинских гор и из Орской и Багворской долин. Эти грубые полудикари глядели во все глаза на одетых в шелк и бархат горожан, их приветствовавших. На улыбающихся женщин они устремляли свои взоры так свирепо и внимательно, что те пугались и отходили подальше.

Эта длинная вереница войск замыкалась тремя эскадронами кавалерии и четырьмя пушками, около которых находились голландские канониры в голубых мундирах, прямые, как шесты. Наконец потянулся обоз из телег и фургонов.

Когда вся армия прошла через Шоттернские ворота, Монмауз и его штаб медленно двинулись в город. Мэр шел рядом с королем. Наш полк отдал королю честь. Тогда все остановились и начали глядеть на нас. По бледному лицу Монмауза скользнула улыбка, говорившая об его изумлении и удовольствии. Молодецкая выправка нашего полка не ускользнула от его внимания.

— Клянусь моей верой, господа, я этого не ожидал! — произнес король, обращаясь к свите. — Наш добрый друг мэр, очевидно, состоит в наследниках у Кадма. Он унаследовал от него зубы дракона. Скажите, сэр Стефен, как это вы ухитрились собрать такой прекрасный урожай? Полк прямо чудесный, даже волосы у гренадер напудрены, я вижу.

— У меня в городе полторы тысячи войска, — не без гордости ответил старый фабрикант, — впрочем, не все дисциплинированы таким образом. За состояние полка меня благодарить, однако, не приходится, это труды старого воина, полковника Децимуса Саксона. Они сами его выбрали своим командиром. Капитаны назначены полковником.

— Очень вам благодарен, полковник, — произнес король, обращаясь к Саксону, который поклонился и отдал честь, прикоснувшись острием рапиры к земле, — благодарю и вас, господа. Я не забуду вашей преданности. Вы скоро прибыли сюда из Гэмпшира. Дай Бог, чтобы я встретил такую преданность повсюду! Я слышал, полковник Саксон, что вы долго жили за границей. Что вы думаете об армии короля, которая только что прошла перед вами?

Саксон почтительно ответил:

— С милостливого разрешения вашего величества, армия эта похожа на прочную и немного грубоватую пряжу, но со временем из этой пряжи выйдет прекрасная ткань.

— Гм! Мало у нас времени для тканья — вот беда! — ответил Монмауз. Во всяком случае, этот народ хорошо сражается. Жаль, что вас не было в Аксминстере. Они очень хорошо атаковали врага. Я надеюсь, полковник, что мы будем с вами часто видеться. Вы будете членом моего совета. Но позвольте, кто это такой? Мне кажется, что я где-то видал это лицо?

— Это досточтимый сэр Гервасий Джером из Соррейского графства, ответил Саксон.

— Ваше величество видели меня, наверное, в Сент-Доренском дворце, произнес баронет, приподнимая шляпу, — в последние годы царствования нынешнего короля я часто бывал при дворе.

— О да, я прекрасно помню и ваше имя, и ваше лицо! — воскликнул Монмауз и затем, обернувшись к своему штабу, добавил: — Видите, господа, придворные наконец начинают появляться в нашем лагере. Конечно, я вас помню, сэр. Это вы тогда дрались на дуэли с сэром Томасом Киллигрью? Ну, конечно. Я так и думал. Я желал бы, чтобы вы поступили в мою свиту.

— С разрешения вашего величества, — ответил сэр Гервасий, — я желал бы оставаться на прежнем месте. Мне кажется, что оставаясь во главе мушкетеров, я сумею лучше послужить вашему величеству.

— Ну, пусть будет так! Пусть будет так! — произнес король Монмауз и дал шпоры лошади.

Толпы народа опять разразились оглушительными приветствиями. Король приподнял шляпу и помчался по Высокой улице, засыпанной цветами, которые бросали с крыш, балконов и из окон на него и его свиту. Мы, следуя приказу, ехали позади, и часть оваций выпала и на нашу долю. Рувиму удалось схватить на лету розу, и я увидел, что он сперва поцеловал цветок, а потом спрятал его за пазуху. Я взглянул наверх и увидел хорошенькое личико Руфи. Девушка глядела на нас и улыбалась.

— Ты умеешь ловить цветы, Рувим! — сострил я. — Ты, я помню, в игре в мяч отличался и слыл самым лучшим игроком.

— Ах, Михей! — ответил Рувим. — Я благословляю тот день, когда решил уехать вместе с тобою на войну. Сегодня я не поменялся бы положением даже с самим Монмаузом.

— Неужели у вас так далеко уже зашло?! — воскликнул я — Я воображал, что ты только начал возводить траншеи, а по твоим словам выходит, что крепость взята.

Рувим мгновенно остыл, что ежеминутно случается с влюбленными или больными перемежающейся лихорадкой. Ответил мне он уже тревожно: