— Боже небесный! — воскликнул Саксон. — Всегда это так! Виселица привлекает ведьм, как магнит железо. Поставьте виселицу, и все ведьмы околотка соберутся около нее и будут сидеть, облизываясь, как кошки на крынку с молоком. Берегитесь ведьмы. У нее дурной глаз.
— Бедная женщина! — воскликнул Рувим, подъезжая к женщине. — Я не знаю, какой у нее глаз, но что желудок у нее в дурном состоянии — это несомненно. Ведь это не человек, а мешок с костями. Я уверен в том, что она давно не видела хлебных корок.
Жалкое существо захныкало и вытянуло вперед костистые руки, чтобы поймать серебряную монету, которую ей бросил мой товарищ.
Глаза у старухи были свирепые, черные, нос походил на птичий клюв, а под обтянутой желтой кожей, похожей на пергамент, резко вырисовывались лицевые кости. В общем, наружность этого существа наводила страх. Старуха не на человека походила, но на злую хищную птицу или на вампира, о которых рассказывается в сказках и легендах
— Зачем ей деньги в этой пустыне? — заметил я. — Ведь серебряную монету она жевать не станет.
Старуха поспешно завернула монету в лохмотья, точно боясь, что я у нее отниму деньги, а затем прокаркала:
— На это можно будет купить хлеба.
— Но кто же здесь продаст тебе хлеба, добрая женщина? — спросил я.
— Хлеба можно купить в Фованте и в Хиндоне, — ответила старуха, здесь я сижу только днем, а ночью я путешествую.
— Разумеется, она путешествует по ночам и, конечно, на метле верхом, тихо произнес Саксон, а затем, обращаясь к старухе, спросил: — Скажи-ка нам, милая тетенька, кто это такой у тебя над головой болтается?
— Это тот, кто убил моего младшего сынка! — воскликнула старуха, бросая злобный взгляд на болтающуюся в воздухе мумию и грозя ей костлявым кулаком. — Да, это он убил моего милого мальчика. Вот в этом самом месте широкой степи он встретил моего бедного сына и отнял у него его молодую жизнь. И не нашлось доброй руки, которая предотвратила бы роковой удар. Кровь моего сына пролилась вот на этом самом месте, — она бросила землю, а земля произрастила это доброе дерево — виселицу, а на этом дереве повис её прекрасный спелый плод. Я, его мать, прихожу сюда каждый день, невзирая на погоду. Светит ли солнце, идет ли дождь, — я иду и сажусь у виселицы, и у меня над головой стукают кости человека, убившего дорогого моему сердцу мальчика.
И, подперев руками подбородок, старуха подняла голову и глазами, в которых светились злоба и ненависть, стала глядеть на страшный предмет, висевший над нею. Зрелище это было так отвратительно, что я воскликнул:
— Живее, Рувим, прочь отсюда! Это не женщина, а вурдалак!
— Тьфу, даже во рту скверно стало, — сказал Саксон, — давайте-ка проветрим себя и пустим лошадей во весь карьер. Прочь от забот и падали.
Наш храбрый рыцарь, наш сэр Джон
Готов и к бою снаряжен.
Он сел на доброго коня
И вот к Монмаузу он мчится.
Восстанья веют знамена,
И кровь рекой струится.
Друзья, мы сильны, мы все можем
И короля теперь низложим.
Итак, спускайте поводья и давайте коням шпоры.
Мы пришпорили коней и помчались во весь опор, стараясь поскорее удалиться от позорного места. Удалившись от виселицы, мы почувствовали себя положительно счастливыми. И воздух показался нам более чистым, и запах вереска более приятным, чем прежде. Ах, дети мои, каким чудным миром был бы этот мир, если бы человек не омрачал его своими жестокостями и злобой!
Мы замедлили ход лошадей только после того, как отъехали от виселицы три или четыре мили. Вправо от нас, на отлогом склоне, стояла хорошенькая маленькая деревня. Из-за группы деревьев виднелась церковь с красной крышей. Утомленные однообразием степной местности, мы с удовольствием глядели на ветвистые деревья и на зелень садиков, окружавших дома. Все утро мы не видели ни одного живого существа, за исключением старой ведьмы около виселицы да нескольких рабочих, добывавших торф, которых мы видели только издали. Голод тоже начинал давал себя чувствовать, и воспоминания о съеденном завтраке становились все более и более отдаленными и неясными.
— Надо полагать, что эта деревня и есть Мир, миновать который мы должны перед тем, как добраться до Брутона. Значит, мы скоро очутимся на границе Сомерсета.
— Мне бы не до Сомерсета добраться хотелось, а до хорошего куска ростбифа, — жалобно воскликнул Рувим, — я почти уже издох с голода. Я уверен, что в этой хорошенькой деревушке есть сносная гостиница, хотя, по правде говоря, я во время своего путешествия такой гостиницы, как наш «Пшеничный сноп», не видал.
— Не будет нам ни гостиницы, ни обеда! — воскликнул Саксон. Взгляните-ка на север и скажите мне, что вы видите?
На горизонте виднелся длинный ряд блестящих и сверкающих точек. Точки, искрясь и переливаясь, как бриллианты, быстро двигались, сохраняя, однако, свое взаимное расположение.
— Что это такое? — воскликнули мы оба.
— Это — кавалерия в походе, — ответил Саксон, — может быть, это наши друзья из Солсбери приближаются к Миру после тяжелого целодневного похода… Впрочем, нет, я склонен думать, что это другой конный полк. Солдаты находятся очень далеко, и то, что вы видите, — это солнечные лучи, играющие на их касках. Но едут они, если не ошибаюсь, именно в эту деревню. Благоразумнее поэтому будет, если мы не поедем в Мир, а то крестьяне пустят солдат по нашему следу. Итак, мимо и прямо в Брутон. Там мы найдем время и пообедать, и поужинать.
— Увы! Увы! Вот тебе и наш обед, — горестно воскликнул Рувим. — Я так исхудал, что тело мое катается по охватывающей его кольчуге, как горошина по стручку. И однако, друзья, все это я терплю для протестантской веры.
— Ладно-ладно, еще один хороший перегон, и мы будем в Брутоне, где и отдохнем, — сказал Саксон, — а теперь обедать нельзя. Плох тот обед, который надо кончать вместо молитвы беседой с драгунами. Лошади наши еще свежи, и через час с небольшим мы будем уже на месте.
И мы двинулись в путь, держась от Мира на почтительном расстоянии. Мир — это та самая деревушка, в которой Карл II скрывался после Ворчестерской битвы.
Дорога теперь была запружена крестьянами, уходившими из Сомерсетского графства, и подводами фермеров, которые везли на запад запасы провизии. Эти люди гнались только за деньгами и готовы были торговать хоть с королем, хоть с мятежниками, — одним словом, кто больше даст. У многих мы спрашивали о том, как дела, но ничего определенного никто нам сказать не мог. Все, — впрочем, говорили, что восстание распространяется. Мы уже находились на одном из краев местности, охваченной мятежеом.
Места, по которым нам теперь приходилось проезжать, были чрезвычайно живописны. Низкие холмы пересекались равнинами, орошаемыми большим числом рек. Реку Брью мы переехали по хорошему каменному мосту, и перед нами раскинулся маленький провинциальный город, бывший целью нашего сегодняшнего путешествия. Город Брутон расположен среди лугов, плодовых садов и овечьих пастбищ. На площади мы остановили старуху и спросили, нет ли где поблизости солдат. Женщина ответила, что накануне через город прошла рота Вильтирской конницы, но что теперь в городе и его окрестностях солдат нет. Ободренные этими словами, мы смело направились в город и скоро очутились около главной гостиницы. У меня осталось смутное воспоминание о церкви, построенной на возвышенном месте, и о странном каменном кресте, который я видел, проезжая по базару, но признаюсь, что все это я припоминаю смутно. Главное, самое приятное воспоминание о Брутоне, оставшееся во мне, — это красивая хозяйка гостиницы и вкусные дымящиеся блюда с пищей, которые она не замедлила поставить перед нами.
