волком.

От передних зубов у него оставались только обломки. Маленькие, болезненные, но местами острыми. Но челюсти сильные, как у бульдога. Он мертвой хваткой вцепился врагу в горло. И продолжал сдавливать челюсти, пока не раскусил и не вырвал у бандита кадык...

Боевик был еще жив, когда Феликс скатился с него. Хрипел, брызгал кровью, сучил ногами. Но это была смертельная агония. Так что опасности часовой больше не представлял.

Феликс выполнил поставленную перед собой задачу. Он смог уничтожить одного врага. Сейчас он обессиленно лежал перед умирающим чеченцем и в болезненном бреду докладывал себе о достигнутой победе. До него не сразу дошло, что его больше никто не охраняет, селение спит, и он, если найдет в себе силы подняться, сможет улизнуть из вражеского лагеря.

Силы нашлись. Запах свободы всколыхнул Феликса изнутри, и снова в душе вспыхнул огонь борьбы, рождая новый сгусток энергии...

Он забрал у часового автомат, стянул с него разгрузку вместе со всеми боеприпасами. Бесшумно ползком обогнул окраинный дом селения. Даже когда лагерь остался позади, Феликс продолжал ползти. Руки как щупальца, глаза как сканер – нужно быть очень внимательным, чтобы не нарваться на растяжку или прыгающую мину...

Все обошлось. Феликс смог выбраться из лагеря, по горе спустился вниз к реке. Он испытывал острое желание упасть в воду так, чтобы его несло течением до самых предгорий. Пусть его будет жечь холодом, бить о камни. Зато не надо будет двигать изуродованными руками и ногами. Не чувствовал он в себе сил, чтобы продолжать движение без посторонней помощи. Но где-то должны были быть эти силы. И он должен был выжать их из себя. Реке не хватало напора, чтобы тащить его вниз по течению. Так что придется идти на своих двоих...

И он шел. Падал, снова поднимался. И шел, шел, придерживаясь направления реки.

Рассвет застал его в пути. Казалось бы, исчерпаны все внутренние резервы, не было уже сил поддерживать самовнушение, которое позволяло ему оставаться на ногах. А он все шел, как будто кто-то помогал ему свыше...

Бандиты застали его в пути. Они быстро и стремительно переправились через реку, устремились к нему. Как это ни странно, Феликс испытал радость от этой встречи. Ведь нет уже смысла идти дальше, а повернуть назад и уйти от преследования он уже не сможет – ни сил нет, ни даже желания. Наконец он может остановиться, перевести дух.

Так Феликс и сделал. Остановился, залег за каменным валуном. Изувеченные и до предела натруженные ноги вмиг онемели. Жалкие остатки внутренней энергии переместились в руки.

Правая рука у него сломана. Но он умел стрелять с левой руки. А правой – худо-бедно мог придерживать автомат.

Сдаваться он не собирался. И уйти от преследователей также не может. Так что выбора у него нет – хочешь не хочешь, а надо принимать бой.

Феликс находился в крайне невыгодном положении. Укрытие – более или менее надежное, но он – один, а бандитов много, человек семь-восемь. Они быстрые, сильные, хорошо обученные. А он не в состоянии даже сменить позицию. И как только боевики пристреляются, ему хана... Но прежде чем погибнуть, он все же заберет на тот свет двух-трех врагов...

Короткой очередью Феликс срезал одного боевика. Противник тут же сбавил темп, рассредоточился. Медленно, под прикрытием рельефа местности бандиты шли вперед. И стреляли на ходу. Пулеметно-автоматный огонь, взрывы гранат должны были прижать Феликса к земле, не давая поднять головы. Но это был его смертный бой. Он знал, что не выживет. Так что какая разница, когда умереть: сейчас или секундой-другой позже... Он продолжал стрелять. Осколком гранаты его ранило в спину, но это не выбило из колеи. Пули крошили камень, за которым он прятался, крошкой иссекло все лицо. Но Феликс продолжал стрелять. И смог уложить еще двух бандитов.

В любой момент в него должна была угодить пуля. Но такое ощущение, что кто-то отводил от него зло. Только все равно так долго продолжаться не может. Бандиты все ближе, огонь все более плотный и кучный...

Феликс видел, как боевик жмет на спусковой крючок подствольного гранатомета. Похоже, это уже все... Но граната почему-то летит высоко, разрывается далеко за его спиной. И сам боевик почему-то резко разворачивается на сто восемьдесят градусов, и все остальные поворачивают за ним. Но уйти далеко не успевают. Какая-то сила косит их шквальным огнем. Феликс своими глазами видел, как пуля размозжила затылок одному бандиту. И это была чья-то чужая пуля...

Из последних непонятно откуда берущихся сил он обернулся. Изможденное сердце радостно екнуло. К нему приближались разведчики в боевой раскраске и с бесшумными автоматами на изготовку...

Один разведчик опустился возле него. Феликс с трудом узнал в нем капитана Груздева, командира группы спецназа.

– Свои... – закрывая глаза, облегченно вздохнул. – Там, вверх по реке...

Он не знал, в каких координатах находится лагерь. Зато твердо знал, что нужно идти вверх по реке. Как долго – вопрос, на который он не знал ответа, потому что смутно помнил, как преодолел пройденный участок пути...

Пока его подчиненные преследовали убегавших боевиков, капитан Груздев оказал Феликсу первую помощь, вызвал «вертушку» для раненого. Вертолет появился через полчаса, Феликса загрузили на борт, прямым ходом отправили в госпиталь, где ему сделали операцию. Но как это происходило, Феликс не помнил. Он так глубоко ушел в небытие, что операцию можно было делать ему даже без наркоза...

Петр прекрасно понимал, что виноват перед ней с ног до головы. Но даже глаз не прятал. Смотрел на нее нагло, вызывающе. Как будто перед ним стояла та самая дурочка Аделаида, о которую можно было вытирать ноги. Нет, она уже другая. Любовь и все сопутствующие ей чувства сгорели дотла, а на пепелище поселилась ненависть – холодная, бесстрастная...

«Ты поступил подло», – сказала она.

«Как поступил, так и поступил», – усмехнулся он.

Он поступил не просто подло, он поступил омерзительно. Она кормила его с ложечки, выносила из-под него дерьмо, мыла его, массировала ноги, спину, принуждала к специальным физическим упражнениям. Никто, кроме нее, не верил в его исцеление. Она спасла его своей верой, а он в благодарность за это женился на какой-то корявой суке, с которой у него когда-то был роман.

«Ты должен был жениться на мне», – в упор посмотрела на него Аида.

«Ничего я тебе не должен... Думаешь, это ты меня на ноги поставила? Между прочим, врачи сказали, что я и без твоей помощи выздоровел бы...»

«Почему они раньше тебе этого не говорили?» – саркастически усмехнулась она.

«Потому что они не знали, какой у меня сильный организм... А организм у меня сильный. И оргазм тоже... И вообще, я не понимаю, чего ты колотишься? Я ж тебя не бросаю. Будем встречаться как раньше...»

«От случая к случаю?»

«А тебе не нравится?»

«Мне все нравится...»

«Так в чем же дело?»

«Ни в чем...»

Разговаривать с этой скотиной было бесполезно. Он бросил ее, растоптал, унизил. К тому ж его женитьба – факт свершившийся. Он предал ее. А предатель должен быть наказан...

«Аида, ты не злись, ладно? – Петр решил, что конфликт исчерпан и он может дальше втаптывать ее в грязь. – Хочешь, я тебя утешу?»

«А твоя жена?»

«Так Тонька только через час вернется. А если и застукает, что здесь такого? Она же знает, что я перед тобой в долгу. А долги я всегда отдаю...»

Он стянул с нее курточку, стал расстегивать пуговицы на блузке.

«Я хочу есть...» – сказала она.

«Так это всегда пожалуйста. Но сначала я тебя собой накормлю...»

«Это как?» – удивленно повела она бровью.

«А сама знаешь, как!» – похабно осклабился он и взглядом провел по низу своего живота.

«Нет, сначала бутерброд».

«Колбаса в холодильнике, хлеб сама знаешь где...»

Где и что в этой квартире находится, Аида знала отлично. Она хозяйствовала здесь, пока Петр был никому не нужен. Теперь здесь другая хозяйка. Но ей не долго осталось...

Аида вытащила из ящика стола нож. Хороший нож, с острым стальным лезвием. Ручка удобная. При ударе он не согнется, не выскочит из руки. Она нарезала хлеб, когда появился Петр. Она посмотрела на него и презрительно усмехнулась. И что она нашла в этом недомерке. Маленький, худенький, семейные трусы, майка. Он даже не счел нужным приодеться...

«Что ты на меня так смотришь? – удивился он. – Не нравлюсь?»

«Нравишься, – кивнула она. – Так нравишься, что я хочу тебя съесть...»

«Так это всегда пожалуйста!»

С гнусной улыбкой он стащил с себя трусы и выставил на обозрение свой хренов отросток.

«Не знаю, как Тоня твоя с тобой живет. Не нравишься ты ей...»

«Кто тебе такое сказал?» – возмутился он.

«Я тебе это сказала. Но мне-то ты нравишься. Потому что я умею тебя готовить. Из тебя выйдет превосходное блюдо...»

Он так и не понял, что имеет в виду Аида. А она имела в руках нож. И ввела его по самую рукоятку... Чтобы приготовить кабанчика, сперва нужно его зарезать...

Клинок скользнул под ребро и вошел точно в сердце. Петр умер мгновенно. А жаль, Аида хотела, чтобы он хоть чуть-чуть помучился, прежде чем отойти в мир иной. И еще он должен был понять, что наступила расплата за его грехи...

Петр лежал на полу с широко раскрытыми остекленелыми глазами и смотрел в потолок. Из груди торчит рукоятка ножа, майка в крови... Была бы Аида художницей, она бы с удовольствием нарисовала картину, чтобы наслаждаться этим видом спустя годы. Впрочем,