метнулся к другу, осмотрел рану. Снайперская пуля по касательной задела височную кость, срезала ушную раковину. Кровищи – жуть, но Мишка при всем желании не мог ее остановить. К тому моменту, как Феликс подобрался к нему, он был уже без сознания. Пришлось самому оказывать помощь.

Пока Феликс возился с Мишкой, духи совсем близко подошли к позициям. Когда он взялся за автомат, было уже поздно. Феликс не успел отреагировать на действия боевика, который швырнул в его сторону гранату. Единственное, что он успел сделать, – пригнулся. А ударная волна припечатала его к земле. Такое ощущение, как будто голову резко сдавило огромными тисками. Такая боль, что Феликс даже не почувствовал, как по ногам чиркнули осколки...

Сознание втянулось в какой-то сумасшедший водоворот, мышцы тела отказались повиноваться, внутренности выворачивало наизнанку. Но Феликс все же нашел в себе силы оторваться от земли. Только вот взять автомат на изготовку не смог. Не было автомата. Вместо него он обнаружил чей-то спортивный полуботинок на утолщенной резиновой подошве. И тут же на затылок опустился приклад чужого автомата...

Сознание тонуло в пучине забвения, на какое-то время всплывало на поверхность бытия, но, даже не успев раскинуть щупальца мировосприятия, снова погружалось на дно... Феликс очень смутно помнил, как после боя его куда-то тащили волоком. Тело, голова бились о камни, но боли он не чувствовал, как не мог чувствовать ее в кошмарном сне. Более ясно он помнил, как его швырнули в какой-то каменный мешок, рядом бросили еще чье-то тело. Кто такой этот товарищ по несчастью, Феликс не выяснял – сознание теряло последние остатки энергии и стремительно затухало.

Долгое время он находился без памяти, умирал. Но его организм боролся со смертельным недугом, огонь жизни постепенно разгорался – наполнял теплом остывшее сознание. В конце концов он снова пришел в себя. Медленно, но уверенно в нем пробуждался интерес к жизни. Он даже нашел в себе силы, чтобы осмотреться, соизмерить свое истерзанное естество с окружающей реальностью.

Вскоре до него дошло, что каменный мешок, в котором он оказался, представляет собой не что иное, как небольшую пещеру, вырубленную в скальном грунте. Запах застоявшихся нечистот, аура физических и нравственных страданий. Видимо, в этой норе и до Феликса томились пленники.

Глаза привыкли к темноте, и он смог разглядеть человека, лежащего рядом. Это был его друг Мишка. Живой, но в том же состоянии анабиоза, из которого он и сам еще не совсем вышел. На голове бинтовая повязка, уже другая, не та, которую наложил Феликс. Видно, «чехи» постарались.

Бинты туго перетягивали рану, и все же кровь хоть и медленно, но сочилась – насквозь пропитала повязку. Феликс прислушался к себе. И напрасно. В сознание тут же впились колючки болевых ощущений, голова загудела, как трансформатор под высоким напряжением.

Его контузило взрывом гранаты, осколками нашпиговало ноги. Раны, судя по всему, глубокие, но мышцы и кости пострадали не так чтобы уж очень. Хорошо, что в момент взрыва он лежал – осколки вспахали плоть по вектору от пятки к бедрам. Плохо, что они остались в теле. Боевики даже не думали их вынимать. Просто перетянули раны бинтами. Вряд ли они удосужились обработать их раствором хлорида натрия или хотя бы просто спиртом... Впрочем, жаловаться на дурное обращение было бы просто глупо. Кавказская война начисто лишена сентиментальности. Если ты враг, то сочувствия к себе не жди. Если бы Феликс захватывал позицию, окажись на его месте раненый боевик, он бы просто его пристрелил. Брать духа в плен дело неблагодарное – какая-нибудь тыловая мразь может организовать ему побег из-под стражи. А еще его могут спасти «цивилизованным» образом – выставить на суде жертвой обстоятельств и просто-напросто оправдать. И плевать, что на его счету не одна жизнь русского солдата...

Бандиты же взяли его в плен. Но для чего? Для потехи. Среди тех же чеченов есть немало охотников вдоволь поиздеваться над пленным. Но если среди «чехов» встречаются более или менее порядочные люди, воюющие за идею свободной Ичкерии, то арабы на их земле – в подавляющем своем большинстве кровожадные отморозки. Война – смысл их существования. Насилие – образ жизни. А Феликс и Мишка ко всему прочему не просто пленники, они еще и спецназовцы. К ним у наемников особая «любовь».

Мишку всю ночь шатало вдоль границы между небытием и реальностью. Он то приходил в себя, то отключался. Феликса он узнавал, но так, как будто видел его во сне. Но к утру он все же выкарабкался на более-менее твердую почву. Во взгляде, сквозь темный туман физических страданий, проступила осмысленность.

– Воды, – пошевелил он пересохшими губами.

Феликс в ответ лишь тяжко вздохнул. Ему и самому хотелось пить. Но в этом склепе не было ни капли воды.

Вода появилась только утром. Но прежде была «утренняя разминка». В скальную нору один за другим втиснулись три чеченских молодчика, выволокли Феликса на улицу и давай молотить его ногами. Били в лицо, по ребрам, но больше норовили ударить по раненым ногам. И при этом материли его на чем свет стоит, проклинали как могли. Феликсу мстили за то, что из-за него банда Кабира потеряла около шестидесяти боевиков, не считая раненых. Но били его не для того, чтобы убить. Ему прочили смерть от рук самого Кабира.

Сознание не выдержало такого «футбола» и отключилось. В себя Феликс пришел, когда в пещеру втаскивали «размятого» в кровь Мишку. Он был в сознании и еле слышно стонал сквозь зубы.

На завтрак была только вода. Ее подали в мятой армейской фляжке без чехла и пробки. Вернее, швырнули в глубь пещеры. Пока Феликс тянулся за ней, половина воды вытекла. Да и какая это была вода – грязная, тухлая. Но пришлось довольствоваться этим.

Ближе к обеду в пещере снова появились боевики. Феликсу связали за спиной руки, схватили за ноги и поволокли в центр горского селения, где духи разбили свой лагерь. Несколько жилищ из плитняка вперемешку с глиной. Нищета, убогость. Жители – старики, женщины и дети – со злостью смотрели, как их «освободители» тащат волоком русского офицера. Если б только это. Чеченские ребятишки решили посостязаться между собой в метании камней. Один голыш угодил Феликсу в лицо и рассек бровь. Чуть-чуть бы ниже, и можно было бы остаться без глаза.

Феликса бросили у порога самого большого дома, где, по всей видимости, обитал вожак шакальей стаи. Спустя минуту возле него приземлился и Мишка. Он имел плачевный вид. Разбитое в кровь лицо, рассеченные опухлости под глазами, грязный изорванный камуфляж, босые ноги. Как это ни печально, но Мишка представлял собой зеркальное отражение самого Феликса.

Из дома вышел невысокий плотного сложения мужик. Черный берет, камуфляж заморского образца, «неуставные», но очень удобные боты темно-коричневого цвета. Ни бронежилета, ни разгрузки. Только портупея, прилепившая к правому боку пистолет в открытой кобуре. Лицо сытое, холеное, ухоженная борода. Из-под берета выбиваются курчавые волосы. Широкий нос, близко посаженные глаза, черные как смоль брови и ресницы. Он качался на широко расставленных ногах, руки за спиной. Глаза-буравчики устремлены на Феликса.

Это был Кабир собственной персоной. Чечено-араб, главарь банды. Все бы ничего, но вслед за ним из дома вышли еще более знакомые рыла. Асад и Толик.

Там, на курорте, эти пареньки имели вполне приличный вид. Чистые, гладко выбритые и опрятные. Месяца два прошло с тех пор. Сейчас Феликс видел перед собой грязных и мятых типов. И один и другой отращивали бороды, но еще нужно время, чтобы довести их до кондиции. А пока что их морды напоминали какие-то плешивые мочалки. Оба в камуфляже, но если у Кабира форма вычищена и наглажена, то у них как из одного места вытащили. Да и сами они оттуда же...

Асад зло смотрел на Феликса. Но при этом обезличенно. И вот в его взгляде появилось осмысление.

– Мама мия! – на чистом русском протянул он. – Мустафа, ты узнаешь эту рожу?

Оказывается, Толик таковым не являлся. Русский он или хохол, но звали его на мусульманский лад – Мустафа. Видимо, этот гад принял ислам. Но вряд ли ради этого он отказался от своей веры. По причине того, что не от чего было отказываться. У таких подонков не бывает веры, разве что только в дьявола...

– Вах-вах! – осклабился Толик-Мустафа. – Так это же наш вояка... И этот... А ну- ка...

Он подошел к Мишке, который обессиленно сидел на земле, качаясь как на ветру. Взгляд потухший, отсутствующий, голова низко опущена вниз. Мустафа взял его за подбородок, задрал голову, впился в глаза.

– И это знакомая рожа... Какая встреча!..

– Какая встреча? – полюбопытствовал Кабир. Он говорил по-русски с легким акцентом.

– Так это ж те самые русаки, с этим, – кивнул Мустафа на Мишку, – Зарина крутила. А с этим, – показал он на Феликса, – была Аида...

Выходило, что Таис и Ситора – имена вымышленные, но закрепленные в липовом паспорте, один из которых смотрел чекист. Смотрел, но подвоха не обнаружил. Паспорт у Таис-Аиды был фальшивый, но, видимо, подделка очень высокого качества. Если так, то у Кабира есть специалисты по подделке документов. Возможно, документы эти поступают к нему из-за рубежа вместе с боевиками и оружием. А может быть, он просто имел выход на какого-нибудь оборотня из российской паспортно-визовой службы – тот и сварганил Аиде паспорт на реальное имя реальной проститутки Таис Римской. Так или иначе, ясно, что у этих шакалов большие возможности, если они смогли провернуть такое дело, как ликвидация подполковника Кабаржина. Эти ублюдки спокойно перемещаются по мирным российским территориям –