Семь тридцать. Начало работы… Не сбежать из лагеря. А хотелось бы убраться отсюда куда-нибудь далеко-далеко, пусть в таежную глушь, но так, чтобы на свободу, чтобы не доставали коли чибисы, чтобы не толкались мужики… Впрочем, жить можно и в неволе. Лишь бы только с должности не слететь. А то компьютерных специалистов в лагере хватает и без Валентина. Хакеры, пираты, контрабандисты – и многие с высшим образованием. А место здесь, при филиале университета теплое, уютное. Народ по шумным и холодным цехам разошелся – а здесь батареи горячие, комнаты просторные, обои на стенах, занавески на высоких окнах, портреты великих мыслителей прошлого тысячелетия, на длинном столе вдоль стены – шесть компьютеров.
Но Валентина сейчас больше привлекал другой стол, обычный канцелярский, в небольшой комнатке, которую он облюбовал для себя. Там у него в тумбе электрочайник, заварка, сахар, конфеты, печенье. Лейтенант Бубенцов появится только через час, не раньше. За ним потянутся студенты, начнутся занятия. А пока можно и чаи погонять. Главное не разлениться, чтобы затем в ударном темпе сделать влажную уборку, да такую, чтобы ни одной пылинки не осталось…
Валентину часто снились мамины пирожки – с мясом, с печенкой и рисом, капустой, сыром. Не так давно они пришли в посылке, которые мама собиралась высылать регулярно, два раза в месяц. Пирожки там, правда, были черствыми, но все равно в них ощущался запах отчего дома.
От Дарьяны посылок не поступало, и в Лефортово она передачки не слала. И спасибо ей за это. Чем меньше напоминаний о ней, тем быстрей забудется…
Валентин открыл дверцу тумбы, с тоской глянул на приклеенную к ней фотографию из семейного альбома. Дарьяна в купальнике, на берегу моря. Он даже думать боялся показать этот снимок кому-то, не то что повесить перед своей койкой. Дарьяна такая красивая и соблазнительная на этом фото, что рукоблудники не дадут покоя… А может, и не нужно ее забывать? Тринадцать с половиной лет – это, считай, вся оставшаяся жизнь. Валентин уже и не верил, что когда-нибудь он выйдет на свободу, слишком далеко этот момент, слишком уж он из-за этого неправдоподобный. А раз так, то почему бы не представить, что Дарьяна до сих пор принадлежит ему как законная жена, что ждет его верно и с любовью? Так ведь легче будет жить. Иллюзия – это шаг к реальности, но с черного хода, по скользкой лестнице, упав с которой можно сойти с ума. Но если Валентин сойдет с ума, то Дарьяна станет еще ближе…
Он достал из тумбы электрочайник, налил в него воды из пятилитровой баклажки. Это утренний туман в голове не рассеялся, потому и бродят по извилинам сумрачные мысли. Ничего, вот уже поднимается солнце рабочего дня, оно разгонит сумасбродные мысли о Дарьяне…
Он выпил чаю, навел порядок в помещениях, а когда прибыл начальник, доложил ему о готовности к работе. Бубенцов сам обучался в дистанционном университете, но на организационные вопросы замыкаться не стал. Материал для самостоятельной работы скачивал и распечатывал Валентин, он же объяснял всем, что и как нужно делать; а теми студентами, кто изучал программирование, он занимался лично. Знаковые системы, коды, конфликты, баги… Он старался соответствовать запросам, потому что не хотел остаться без этой должности. Ведь он собирался и сам получить второе образование, заняться юриспруденцией. А почему нет, если есть возможность?…
Закон природы – чем активней человек занимается своим делом, тем быстрей пролетает время. Валентин и не заметил, как наступил обед. В одиннадцать тридцать он был уже в столовой. Борщ, тушеная капуста с мясом, компот из сухофруктов, белый и серый хлеб утренней выпечки…
Пятнадцать часов пятнадцать минут. Конец рабочего дня. И активный отдых. Говорят, предыдущий начальник лагеря был фанатом спорта, да и нынешний отнюдь не противник здорового образа жизни. Целый спорткомплекс в колонии – крытый зал для мини-футбола, тренажеры, боксерский ринг, под открытым небом баскетбольная и волейбольная площадки, беговая дорожка вокруг них.
Спортивные устремления заключенных крутились в основном вокруг атлетических тренажеров, боксерских груш и макивар. Такая уж в колонии среда обитания – злая, агрессивная; кому-то нравилось нападать, кто-то вынужден был защищаться, и в любом случае требовалась сила.
Валентин также не упускал возможности поразмяться. Обычно он тягал железо в тренажерном зале, но сегодня его потянуло к боксерскому рингу, вокруг которого вдоль стен развешаны были заводские и самодельные груши. Желающих потренироваться было много, а перчаток на всех не хватало, пришлось Валентину намотать на руки эластичные бинты. Хоть какая-то, но защита.
Он размял и разогрел ноги, растянув их как следует, подготовил к физической нагрузке руки, после чего встал к боксерской груше. «Двойка» боксерекая, «тройка», снова «двойка», добавочный ногой… Сначала он работал вяло, с показной ленцой, но в конце концов разошелся. Кулаком в голову, в корпус, ногой под колено, «двойка» руками, прыжок и высокий удар с разворота пяткой… Еще, еще… Пусть смотрит народ, как Валентин умеет расправляться со своими противниками, пусть наматывают на ус…
Высоко выпрыгнув, он ловко и резко качнул бедром, усилив ударную мощь брошенной в разворот ноги, и поразил грушу в область головы. Если бы на ее месте был человек, ему бы не избежать двойного перелома челюсти… Опустился Валентин на одну ногу, но вторую поставить не успел. Кто-то сзади провел подсечку, и он, не успев сконцентрироваться, рухнул на бок, больно ударившись локтем о жесткую поверхность резинового настила.
Вскочив на ноги, Валентин гневно глянул на обидчика. Это был тот самый парень, который сегодня утром, вдохновленный примером Чибиса, нагло толкнул его в дверях. Бритоголовый, широкоскулый, с красным от возбуждения лицом, он хищно скалился, глядя на Валентина. В глазах агрессивная удаль и азартная бесшабашность.
– Может, на ринге попробуем? – дерзко улыбаясь, спросил он.
Валентин вспомнил, что звали его Миша. Может, имя это, а может, кличка. Ведь парень чем-то похож был на медведя, такой же крепкий, мощный. Шея сильная, как у завзятого борца, плечи широкие, накачанные, руки сильные, кулаки будто кувалды. Наверняка у него убойный удар… Валентин вдруг вспомнил, как в далекой юности он пропустил сокрушительный удар в нос. И сейчас он мог оказаться в столь же незавидном положении. А сломанный нос – это очень опасно: расщепленная кость может вонзиться в мозг, тогда все…
– Э-э, по-настоящему? – растерянно спросил Валентин.
– Ну а как по-другому?
– А можно? Здесь же инспектор.
Расслабляться заключенным не дозволялось.
И видеокамеры в спортзалах, и дежурные инспектора, не считая дневальных. Насколько знал Валентин, стихийные схватки на ринге были запрещены, но ведь если есть правила, значит, существуют и обходные пути.
– Да мы быстро. Я тебя за пять секунд уделаю, – грозно ощерился Миша. – Или не веришь?
Голос у него густой, рычащий. И устрашающий. Валентин чувствовал, как у него занемело под коленками.
– Э-э, верю, – подавленно кивнул он.
– Что?! – восторженно простонал парень. – Ты веришь, что я тебя уделаю?… А если я скажу, что загну тебя, ты тоже в это поверишь?… Слушай, а может, ты пидор, а?
– Сам такой! – хоть и беспомощно, но все-таки вспылил Валентин.
– Че ты сказал? – взвыл Миша. – Давай на ринг, козляра! А то дыркой работать будешь, понял? Ну!
Угроза подействовала, и Валентин обреченно поплелся к рингу. Кто-то сунул ему под мышку боксерские перчатки, он автоматически надел их.
Что-то вдруг случилось с его глазами: кругозор стремительно сузился, и он мог видеть только Мишу, его лицо, искаженное будто в кривом зеркале. Периферийное зрение, казалось, отсутствовало напрочь. Пол и потолок были подернуты мутной дымкой. В руках слабость, в ногах дрожь. А Миша уже надел перчатки, вскинул руки на уровень груди. Взгляд у него твердый, уверенный и невероятно агрессивный. Он нисколько не сомневался в своей победе, значит, он точно знал, что возьмет над противником верх. А может, он даже собирался убить Валентина. Вдруг он какой-то нелюдь, маньяк-потрошитель… Надо бы узнать, за что он мотает срок.
Но спросить Валентин ничего не успел. Миша ударил его кулаком в челюсть резко, без замаха. И только тогда прозвучал гонг… Вернее, это зазвенело в ушах у Валентина. И в глазах заплясали горящие чертики. Голова закружилась, и ноги отказались держать тело.
