Две наших скоротечных атаки ошеломили врага. Немцы рассыпались. Мы приступили к преследованию. Тут я настиг еще одного «Фокке-Вульфа». Он шел на одной высоте с моей машиной. Заметив, что я продолжаю преследование, немец, наклонив нос самолета, стал прижиматься к земле. Таким образом, он открыл «живот» своей машины. Увеличив обороты мотора, я сократил просвет между своим и вражеским самолетом и, немного вынося точку прицеливания вперед, нажал гашетку общего огня. Не выходя из пикирования, «Фокке-Вульф» с хода врезался в землю.
Собрав группу, я снова пересек линию фронта. В воздухе шли сильные бои. Все они происходили не выше 300-600 метров. Но ставка противника на тактику низких высот была бита. В тот день под Берлином только летчиками нашего авиасоединения было сбито 139 немецких самолетов.
На другой день немецкое авиационное командование снова ввело в бой массы своих «Фокке-Вульф- 190». Теперь они шли в эшелолированном боевом порядке. Мы в свою очередь перенесли центр действий на подходы к полю боя, в полосе между линией фронта и авиационными базами противника. В чем состояло преимущество нашей тактики? Бои над расположением противника позволяли нам внезапно уничтожать его самолеты и действовать с меньшими для себя потерями. В тех же случаях, когда нашим истребителям по количеству сбитых немецких самолетов атаки как будто бы удавались мало, такой полет всё же достигал цели. Расстроенные группы вражеских бомбардировщиков уже не могли продолжать организованный полет. Немецкие пилоты такими атаками были столь морально подавлены, что не могли производить штурмовых действий.
Большую роль в берлинском воздушном сражении сыграли группы наших «охотников». В «охоте» пришлось участвовать и мне. Почти ни один из таких полетов не проходил вхолостую. Внезапность обеспечивала успех наших атак. Именно во время охоты под Берлином я одержал свою 62-ю воздушную победу. Вот для примера один из «охотничьих» полетов, который я провел под Берлином с летчиком Титаренко.
Два наших «Лавочкина» пересекли линию фронта на большой высоте. Мы направились к юго- восточной окраине Берлина, где находилась одна из немецких авиабаз. Чтобы раньше времени не выдать немцам своего присутствия, мы по радио условились о том, что сначала не будем особенно близко подходить к неприятельскому аэродрому. Из зоны ожидания, избранной недалеко от авиабазы, нам хорошо были видны немецкие самолеты, стоявшие на старте. Прикрываясь разорванной облачностью, мы продолжали патрулировать. Наконец, «Фокке-Вульфы» стали подниматься в воздух. Приняв боевой порядок, они взяли курс на северо-запад.
– Первая атака, – передал я своему напарнику. Мое решение исходило из того, что раз немцы находятся около своего аэродрома, как бы у себя дома, то они сейчас чувствуют себя в большой безопасности. Тут они, несомненно, менее бдительны, чем там – вблизи линии фронта.
Уловив удобный момент, мы вошли в пике. На большой скорости наши «Лавочкины» врезались в боевой порядок немецких штурмовиков. В результате одного «клевка» нам удалось сбить сразу двух «Фокке-Вульфов». Выходя из атаки, я решил – у нас была большая скорость – использовать высокие маневренные качества «Лавочкина» на вертикали и атаковать немцев вторично. Вдвоем с Титаренко в случае неудачи мы могли оторваться от них в любой момент. Через несколько секунд мы снова «нависли» над немцами. Титаренко подбил одного штурмовика. Вторично повезло и мне. Горящий «Фокке-Вульф», как мешок, вывалился из группы. Продолжать бой дальше было невыгодно – кончалось горючее. Уходя от немцев, мы заметили, как они производили какое-то замысловатое перестроение, потом легли на обратный курс и вернулись на свою базу.Идея воздушного боя – искать и уничтожать противника на подходах к фронту, на мой взгляд, является самой правильной. Она полностью олицетворяет наступательный дух советских истребителей. Именно благодаря этому они безраздельно господствовали в берлинском небе, в небе последнего воздушного сражения Отечественной войны.
