в разные стороны жители городка. Слух о погромах распространялся быстрее, чем двигались воины. К королю подъехал Тарис. В глазах молодого человека пылали зловещие огоньки.

— Господин, — вымолвил командир полка. — При вторжении мы оставили город почти нетронутым, потому что он сдался без боя. Но сейчас ситуация изменилась. Солдаты устали и хотят повеселиться. Не уходить же из Трунсома с пустыми руками?..

— Хорошо, — кивнул головой правитель. — До утра вы можете грабить Браттон. С восходом армия выступит в дальнейший путь. И учтите, обоз не сможет забрать все награбленное барахло.

— Жаль, — рассмеялся рыцарь. — Лишнее придется сжечь…

Ударив коня по бокам пятками, Тарис сорвался с места в галоп. Вскоре всадники Малкома с воплями устремились к городу. Напуганные трунсомцы даже не закрыли ворота, надеясь на милосердие захватчиков. Глупцы! Разве можно ждать пощады от раненого хищника? Следом за кавалерией побежала и пехота. Строй сохраняли только мидлэймцы. Они в погромах не участвовали. Измена Холона расколола армию Андаров на два враждующих лагеря.

Одни остались преданы Селене, другие поддержали нового гарана. Но воевать против своего народа они еще были не готовы. Эдрик правил слишком мягко, а его законы отличались терпимостью к крестьянам и ремесленникам. Мидлэймцы не привыкли к большим налогам и продаже в рабство за долги.

Счастливое воскрешение королевы и победа Трунсома заставит многих изменить ранее принятое решение. В первую очередь это касается, Далима. Две тысячи солдат — серьезная сила. Не стоит забывать и о гарнизонах городов, расположенных на Полуночи. Там находится еще почти три тысячи воинов. Если они присоседиться к Селене, то нанести ей поражение будет невероятно трудно.

Позади войска тащился длинный обоз. В телегах везли зерно, мясо, одежду, оружие. Чуть дальше под конвоем двухсот солдат еле передвигали ноги захваченные рабы. Мужчин среди пленников было очень мало — с ними слишком много возни, да и в узких норах штолен дети и женщины работают куда лучше. Сохнут, правда, быстро, но можно всегда набрать новых невольников…

Некоторых красоток Ксатлин собирался использовать в других целях. Магинцы любят приносить в жертву Волару юных девушек, так что они являются хорошим товаром для торговли с колдунами.

Взгляд короля невольно упал на две первые телеги. В них лежали тела Кадбера и Карлина. По старому обычаю, тела погибших рыцарей всегда передавали родственникам. Кто мог подумать, что королеве помогут валвилцы! Из груди Карлина торчали сразу три стрелы. Альвы, действительно, хорошие лучники, и данвилца не спасли даже стальные доспехи. Шлем был потерян, а голова разбита. Лошадь долго блуждала по полю битвы, таская за собой труп рыцаря. Совсем другое дело — Кадбер. Он столкнулся с грозным противником лицом к лицу. Это был честный поединок. Правитель залюбовался работой неизвестного рыцаря. Крепкий, обитый медью, щит разломлен надвое, второй удар клинка пришелся по лицу. Шлем рассечен, и металл глубоко врезался в плоть. Какой же силой обладает этот незнакомец! Откуда он взялся? Ответа на этот вопрос у короля не было.

Небо озарилось пламенем пожаров. Порой языки огня поднимались выше крепостных стен. Мидлэймцы не стали входить в Браттон и расположились на поле. Здесь же остановился и обоз. За невольников и награбленное богатство король теперь не беспокоился — их будут охранять союзники. В сопровождении верных телохранителей Ксатлин ехал к воротам. На подъемном мосту лежали трое охранников с перерезанными глотками, еще четверо плавают в грязной воде рва. Отовсюду доносились истеричные вопли женщин.

Как и следовало ожидать, всадники затоптали встречавших их правителей города — они валялись на земле с разбитыми черепами и следами копыт на окровавленной одежде.

Погром был в самом разгаре. Из узкого переулка с истошным криком выбежала девушка лет шестнадцати. Ее преследовали сразу трое солдат.

Они догнали бедняжку, повалили на землю и начали срывать одежду. Фессалийка умоляла пощадить ее, но из уст воинов сыпалась грязная брань… Что делает с человеком злоба и власть!

Гаран усмехнулся и двинулся дальше. Неожиданно позади послышался стон. Ксатлин обернулся, чтобы посмотреть на это зрелище, и увидел, как один из насильников падает с разрубленной головой. Удара сзади воины не ожидали.

На данвилцев надвигался мужчина лет пятидесяти с топором в руках. В свете пожарищ сверкнули клинки мечей. Девушка вскочила и испуганно ринулась в сторону. Платья на ней уже не было, и Ксатлин мог насладиться красотой юного тела. Король сразу почувствовал возбуждение. Упускать такую красотку правитель не хотел. Трунсомка бросилась в темный переулок.

— Фарнер, поймай ее, — приказал гаран ближайшему телохранителю.

Два всадника сорвались с места. Между тем, Ксатлин взял притороченный к седлу лук, достал из колчана стрелу и натянул тетиву. Послышался едва различимый свист, и стальной наконечник впился в сердце горожанина. Выпустив из рук оружие, мужчина сделал несколько шагов назад, прислонился к стене дома и, оставляя кровавый след, сполз на землю. Вскоре послышался цокот копыт возвращающихся телохранителей. Перекинув девушку через седло, Фарнер вез ее своему господину. Король не мог оторвать глаз от упругих бедер и манящих линий тела фессалийки. Взглянув на пехотинцев, гаран с усмешкой заметил:

— Вы упустили добычу. Теперь она моя,

Само собой, солдаты не выказали недовольства. Лишаться головы из-за какой-то девицы они не собирались. Чтобы не искушать судьбу, воины поспешно скрылись в переулке.

— Фарнер, отвези ее в мой шатер, — проговорил правитель. — Я скоро приеду. И чтобы ни один волосок не упал с ее головы!

Слева с треском и грохотом обрушилось горящее здание. В Браттоне было много деревянных построек, и город ждала незавидная участь. Тариху в наследство от завоевателей достанется выжженная безлюдная пустыня…

Гаран всегда безжалостно наказывал подданных за проявление недовольства. Иногда в порыве ярости, правитель сжигал дотла собственные деревни, а землевладельцев целыми семьями отправлял на рудники, которые и приносили роду Скортов наибольшие доходы. Королевского гнева должны бояться все! Только в этом случае гараны Хусорта, Гатвэя и Артага будут сохранять верность договору!

Отряд достиг усеянной трупами главной площади города. Женщины, мужчины, старики, дети лежали в лужах крови. На противоположной стороне возвышался храм Солара. Каменное здание с узкими высокими окнами, побеленными стенами и массивным круглым куполом явно не вписывалось в картину всеобщего разгрома. В свете пылающих домов оно словно служило немым укором Ксатлину.

— Господин, там ходит человек… — проговорил один из телохранителей.

По площади, действительно, бродила какая-то странная тень. Разглядеть незнакомца королю никак не удавалось, но любопытство победило осторожность, и гаран направил коня к неизвестному. Вскоре рыцарь увидел седого мужчину лет семидесяти в длинных желтых одеждах.

Трунсомец, судя по всему, искал раненых. Заметив всадников, фессалиец выпрямился. В его взгляде не было страха. В глазах читалась боль и отчаяние — перед королем стоял жрец Солара. Убивать его данвилские солдаты не решились.

Гордо вскинув голову, трунсомец сказал:

— Я узнал тебя, гаран. Когда ты пришел в Браттон, ты обещал править честно и по справедливости. Жители этого города открыли добровольно ворота… И вот твоя благодарность! Любуешься на содеянное? Люди искали спасения в храме, а их безжалостно перебили. Вы — звери!

— Замолчи, старик! — воскликнул Ксатлин. — Я король Фессалии и сам решаю, кого казнить, кого миловать. Тарих мне не подчинился, значит, за его непокорность заплатят жизнью трунсомцы. Война — это кровь и смерть.

— Что верно, то верно, — произнес жрец. — Убийцы всегда находят оправдание своим поступкам. Ты зарвался, гаран! Победил Эдрика с помощью магинцев, захватил Мидлэйм благодаря предателям, разрушил наши города! Достойные деяния для рыцаря… И все же трон тебе не принадлежит — пока живы королева Селена и принц Кристан, народ не признает самозванца!

— Ты испытываешь мое терпение… — со зловещей усмешкой вымолвил правитель.

— А разве кроме меня тебе кто-нибудь скажет правду? — спокойно проговорил старец. — Твои руки по локоть в крови невинных людей, гаран. Я проклинаю тебя! От этой кары так просто не избавишься.