Масштабы монополии
Монополия включает три важных аспекта, заслуживающих отдельного рассмотрения: монополия в промышленности, монополия в профсоюзах и государственная монополия.
1.
Помимо этой общей картины, трудно найти какой-то достаточно объективный способ измерения масштаба монополии и конкуренции. Главная причина этого уже упоминалась выше: в экономической теории эти понятия используются как некие идеальные конструкции, предназначенные для анализа отдельных проблем, а не для описания реально существующих ситуаций. В результате этого нельзя с определенностью сказать, считать ли данное предприятие или отрасль монополизированными или конкурентными. Сложности, с которыми связано наделение этих терминов четким содержанием, приводят ко всяким недоразумениям. Одно и то же слово используется для обозначения разных вещей в зависимости от конкретного социокультурного опыта, с точки зрения которого высказываются суждения об уровне конкуренции. Вот, пожалуй, наиболее яркий пример: американский ученый будет склонен характеризовать как монополистическую ту же самую ситуацию, в которой, по мнению европейца, бушует конкуренция. Поэтому европейцы, интерпретирующие американскую специальную литературу и научные дискуссии, применяя к ним европейские представления о монополии и конкуренции, часто полагают, что степень монополизации в США куда больше, чем на самом деле.
В целом ряде исследований, особенно в работах Уоррена Наттера и Джорджа Стиглера, предпринимались попытки классифицировать области промышленности на монополизированные, реально конкурентные (workably competitive) и находящиеся в ведении или под надзором государства (government operated or supervised) и проследить, как эти категории изменялись во времени {30}. Они пришли к заключению, что на 1939 год примерно четвертую часть экономики можно было рассматривать как находящуюся в ведении или под надзором государства. Из оставшихся трех четвертей самое большее четверть, а может быть, и всего 15 %, можно рассматривать как монополизированные, тогда как по меньшей мере три четверти, а то и все 85 %, можно считать конкурентными. Разумеется, за последние полвека или около того сектор, находящийся в ведении или под надзором государства, значительно вырос. В рамках частного сектора, с другой стороны, никакой тенденции к росту монополизации, судя по всему, не было, и вполне возможно, что она даже уменьшилась.
Я подозреваю, что широко распространено впечатление, будто монополия имеет куда большее значение, чем следует из этих расчетов, и будто она с течением времени неуклонно растет. Одна из причин этого ошибочного представления заключается в смешении абсолютного и относительного размеров. По мере роста экономики предприятия выросли в абсолютном смысле. Это истолковали так, будто они стали составлять более значительную часть рынка, хотя на самом деле рынок вполне мог расти еще более быстрыми темпами. Вторая причина заключается в том, что монополия больше просится в газету и привлекает к себе больше внимания, чем конкуренция. Если бы людей попросили перечислить главнейшие американские отрасли, почти все включили бы автомобильную промышленность, и лишь немногие упомянули бы оптовую торговлю. А ведь оптовая торговля вдвое значительнее автопромышленности. В оптовой торговле сильна конкуренция, поэтому она привлекает к себе мало внимания. Мало кто смог бы назвать ведущие компании в сфере оптовой торговли, хотя некоторые из них в смысле абсолютного размера очень велики. Хотя в некоторых отношениях автомобильная промышленность отличается большой конкуренцией, она со стоит из куда меньшего числа фирм и явно находится ближе к монополии. Каждый сможет назвать ведущие фирмы, производящие автомобили. Или вот еще яркий пример: домашние услуги являются куда более значительной отраслью экономики, чем телеграфная и телефонная связь. Третья причина состоит в некоем общем пред рассудке и в тенденции всегда выпячивать большое за счет малого, проявлением чего служит предыдущий пункт. Наконец, считается, что главной отличительной чертой нашего общества является его индустриальный характер. Это приводит к чрезмерному акценту на промышленном секторе экономики, в котором на самом деле сосредоточено всего около четверти производства и рабочей силы, а в промышленности монополизации куда больше, чем в других секторах экономики.
Переоценка масштабов монополизации сопровождается — по тем же примерно причинам — переоценкой значения технических изменений, способствующих монополизации, по сравнению с изменениями, увеличивающими конкуренцию. Например, очень много говорят о распространении массового производства. Куда меньше внимания уделяется новшествам в области транспорта и связи, способствовавшим развитию конкуренции путем снижения важности местных региональных рынков и расширения сферы действия конкуренции. Растущая концентрация в автомобильной промышленности является общим местом, однако развитие автотранспортных перевозок, уменьшающее зависимость от больших железных дорог, проходит почти незамеченным, и то же самое относится к снижению концентрации в сталелитейной промышленности.
2.
Все это не значит, что профсоюзы не играют важной роли. Как и промышленная монополия, они делают важное дело, благодаря чему многие ставки зарплаты стали иными, чем если бы их устанавливал только рынок. Недооценивать их так же ошибочно, как и переоценивать. Однажды я приблизительно подсчитал, что благодаря профсоюзам от 10 до 15 % работающего населения получило надбавку к зарплате в размере 10–15 %. Это означает, что у 85–90 % работающего населения зарплата понизилась где-то на 4 %{31}. С тех пор как я сделал эти подсчеты, другие произвели куда более детальные исследования. Насколько я понимаю, они получили результаты примерно такого же порядка.
Если профсоюзы добиваются повышения зарплаты рабочих какой-то специальности или отрасли, они неизбежно сокращают число рабочих мест по этой специальности или в этой отрасли — точно так же как повышение цены уменьшает количество проданного товара. Результатом этого является увеличение числа людей, ищущих какую-то другую работу, что ведет к понижению зарплаты в других областях. Поскольку профсоюзы обычно бывают крепче всего у тех групп, которым и так платили бы высокую зарплату, результатом их деятельности явилось повышение зарплаты высокооплачиваемых рабочих за счет низкооплачиваемых. Поэтому профсоюзы не только нанесли ущерб обществу и рабочим вообще, приведя к ненормальному использованию трудовых резервов, но и подняли неравенство доходов рабочего класса, сократив возможности, открытые самым низкооплачиваемым рабочим.
В одном отношении между промышленной и профсоюзной монополией имеется важное различие. Если за последние полвека тенденции к увеличению масштабов промышленной монополии почти не наблюдалось, профсоюзная монополия определенно продолжала расти. Значение профсоюзов заметно выросло во время Первой мировой войны, уменьшилось в 1920-е и 1930-е годы, а затем сделало огромный скачок вперед в период Нового курса. Во время и после Второй мировой войны они консолидировали свои завоевания. В последнее время они просто удерживают завоеванные позиции и даже ослабевают. Упадок этот отражает не упадок в рамках отдельных отраслей или специальностей, но, скорее, снижение значения специальностей или отраслей, в которых профсоюзы сильны, по сравнению с теми, в которых они слабы.
Различие, которое я провожу между профсоюзной и промышленной монополией, в одном отношении является слишком резким. В какой-то степени профсоюзы служат средством установления монополии на