безобидному галлюцинаторному удовлетворению. Вот тут то и может возникнуть сновидение; но факт существования цензуры сновидения показывает, что и во время сна сохраняется все еще достаточное сопротивление вытеснения.

Здесь нам открывается путь для ответа на вопрос, выполняет ли сновидение тоже какую то функцию, доверена ли ему какая то полезная работа. Лишенный всяких раздражений покой, который хотело бы создать состояние сна, подвержен опасностям с трех сторон: более случайным образом со стороны внешних раздражителей во время сна и со стороны дневных интересов, которые не исчезают, и неизбежно со стороны неудовлетворенных вытесненных влечений, которые так и ждут возможности проявиться. Вследствие ослабления вытеснений в ночное время имелась бы опасность нарушения сна каждый раз, когда внешнее и внутреннее возбуждение могло бы вступить в связь с одним из источников бессознательных влечений. Процесс сновидения позволяет превратить продукт такого взаимодействия в безвредное галлюцинаторное переживание, обеспечивая таким образом продолжение сна. Выполнению этой функции ни в коей мере не противоречит и тот факт, что иногда страшное сновидение будит спящего; это, скорее, сигнал того, что ночной страж считает ситуацию слишком опасной и не верит уже в возможность справиться с ней. Нередко еще во сне мы слышим утешение, призванное предотвратить пробуждение: да ведь это же только сон!

Вот и все, что я хотел сказать вам, уважаемые дамы и господа, о толковании сновидений, задача которого — прийти от явного сновидения к скрытым его мыслям. Их получением и исчерпывается чаще всего интерес практического анализа к сновидению. Сообщение, полученное в форме сновидения, прибавляется к другим, и анализ продолжается. Нам же интересно еще немного задержаться на теме сновидения; нас привлекает возможность изучить процесс превращения скрытых мыслей сновидения в явное сновидение. Мы называем его работой сновидения. Вы помните, я разбирал его подробно в предыдущих лекциях, так что в сегодняшнем обзоре я могу ограничиться самыми краткими выводами.

Итак, процесс работы сновидения является чем то совершенно новым и непривычным, ничего подобного раньше известно не было. Он дал нам возможность впервые заглянуть в процессы, происходящие в системе бессознательного, показав, что они совершенно иные, чем то, что мы знаем о нашем сознательном мышлении, которому они, должно быть, кажутся неслыханными и ошибочными. Значение этих открытий возросло еще больше, когда узнали, что при образовании невротических симптомов действуют те же механизмы (мы не решаемся сказать: мыслительные процессы), которые превращают скрытые мысли сновидения в явное сновидение.

При дальнейшем изложении невозможно избежать схематичности. Предположим, что мы исследуем в определенном случае все те скрытые, более или менее аффективно заряженные мысли, которые после толкования выступили вместо явного сновидения. Нам бросается в глаза различие между ними, и это различие далеко уведет нас. Почти все эти мысли сновидения узнаются или признаются видевшим сон; он сознается, что думал так в этот или в другой раз, или он мог бы так думать. Только против предположения одной единственной мысли он энергично возражает: эта мысль ему чужда, может быть, даже отвратительна; возможно, он отметет ее в страстном возбуждении. И тогда нам становится ясно, что другие мысли — это фрагменты сознательного, вернее говоря, предсознательного мышления; они могли появиться и в бодрствующем состоянии, вероятно также, что они возникли в течение дня. Но эта единственная отвергаемая мысль или, точнее, это единственное побуждение — порождение ночи; оно относится к области бессознательного видевшего сон, поэтому и отвергается, отбрасывается им. Оно как бы дожидалось ослабления вытеснения ночью, чтобы каким то образом проявиться. Это проявление всегда смягчено, искажено, замаскировано; без работы над толкованием сновидения мы бы его не нашли. Благодаря связи с другими безупречными мыслями сновидения это бессознательное влечение в замаскированном виде проскальзывает через ограничение цензуры; с другой стороны, предсознательные мысли сновидения благодаря этой же связи обладают возможностью занимать душевную жизнь и во время сна. Ибо мы нисколько не сомневаемся, что это бессознательное влечение и есть, собственно, создатель сновидения, для его образования ему требуется психическая энергия. Как и любое другое влечение, оно стремится не к чему иному, как к своему собственному удовлетворению, и наш опыт толкования сновидений тоже показывает, что это и является смыслом всего сновидения. В любом сновидении влечение должно предстать как осуществленное. Ночная изолированность душевной жизни от реальности и ставшая возможной благодаря ей регрессия к примитивным механизмам приводят к тому, что это желаемое удовлетворение влечения переживается галлюцинаторно как реальное. Вследствие этой же регрессии представления в сновидении переводятся в зрительные образы, т. е. скрытые мысли сновидения драматизируются и иллюстрируются.

Из этого этапа работы сновидения мы узнаем о некоторых наиболее ярких и особенных чертах сновидения. Я еще раз скажу о порядке возникновения сновидения. Исходное состояние: желание спать, намеренный отказ от внешнего мира. Два его следствия для душевного аппарата: во первых, возможность проявления в нем более древних и примитивных способов работы — регрессии, во вторых, ослабление сопротивления вытеснения, тяготеющего над бессознательным. Как следствие этого последнего момента возникает возможность образования сновидения, которую и используют поводы — ожившие внутренние и внешние раздражители. Сновидение, возникшее таким образом, представляет собой уже компромиссное образование; оно выполняет двоякую функцию: с одной стороны, оно удовлетворяет Я, когда служит желанию спать путем освобождения от нарушающих сон раздражений, с другой стороны, оно позволяет вытесненному влечению возможное в этих условиях удовлетворение в форме галлюцинаторного исполнения желания. Но весь допускаемый спящим Я процесс образования сновидения проходит в условиях цензуры, которая осуществляется остатком сохранившегося вытеснения. Проще изложить этот процесс я не могу, он и не проще. Однако теперь я могу продолжить описание работы сновидения.

Вернемся еще раз к скрытым мыслям сновидения! Самым сильным их элементом является вытесненное влечение, которое, опираясь на случайные раздражители и переносясь на остатки дневных впечатлений, нашло в них свое выражение, пусть смягченное и завуалированное. Как и любое влечение, оно стремится к удовлетворению при помощи действия, но путь в двигательную сферу закрыт для него физиологическими механизмами состояния сна; оно вынуждено пробиваться в обратном направлении к восприятию и довольствоваться галлюцинаторным удовлетворением. Таким образом, скрытые мысли сновидения переводятся в совокупность чувственных образов и зрительных сцен. На этом пути с ними происходит то, что кажется нам столь новым и странным. Все те языковые средства, которыми выражаются более тонкие мыслительные отношения — союзы, предлоги, склонения и спряжения, — отпадают, поскольку для них нет изобразительных средств, как и в примитивном языке без грамматики, здесь представлен лишь сырой материал мышления, а абстрактное сводится к лежащему в его основе конкретному. То, что в результате этого остается, легко может показаться бессвязным. Оно соответствует как архаической регрессии в душевном аппарате, так и требованиям цензуры, когда для изображения определенных объектов и процессов в большой мере используются символы, ставшие чуждыми сознательному мышлению. Но еще дальше заходят другие изменения, претерпеваемые элементами мыслей сновидения. Те из них, которые могут найти хоть какую нибудь точку соприкосновения, сгущаются в новые единицы. При переводе мыслей в образы отдается несомненное предпочтение тем из них, которые поддаются такому соединению, сгущению; действует как бы какая то сила, подвергающая материал спрессованию, сжатию. Затем вследствие сгущения какой то элемент в явном сновидении может соответствовать множеству элементов в скрытых мыслях сновидения, но и наоборот, какой нибудь элемент мыслей сновидения может быть представлен несколькими образами в сновидении.

Еще примечательнее другой процесс смещения или перенесения акцента, который в сознательном мышлении расценивается только как ошибка мышления или как средство остроумия. Дело в том, что отдельные представления мыслей сновидения не равноценны, они несут на себе различные по величине аффективные нагрузки и в соответствии с этим оцениваются как более или менее важные, достойные внимания. Во время работы сновидения эти представления отделяются от господствующих над ними аффектов; аффекты развиваются сами по себе, они могут сместиться на что то другое, сохраниться в том же виде, претерпеть изменения, вообще не появиться в сновидении. Важность освобожденных от аффекта представлений в сновидении выражается чувственной силой образов сновидения, но мы замечаем, что этот акцент переместился со значительных элементов на индифферентные, так что в сновидении в качестве главного на переднем плане оказывается то, что в мыслях сновидение играет лишь побочную роль, и,