Иосифу, он был праведным человеком, который убеждал евреев «вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг ко другу и благочестивыми перед Богом — и тогда приходить и креститься. Он считал, что креститься стоит не для того, чтобы вымолить прощение грехов, а ради очищения телесного, после того как душа уже была очищена праведными делами». Это в точности соответствует взглядам ессеев: погружение в воду, как традиционно считалось в Израиле, смывает ритуальную нечистоту тела; но именно содеянный грех, по мнению ессеев, делает человека ритуально нечистым; поэтому «пусть не входят в воду… не раскаявшись в своем зле, так как нечистота — на всех преступающих Его слово»[28]. Только тот «очистит свою плоть, окропляя ее водой очищения и освящая водой чистоты, кто смирит свою душу перед всеми законами Бога»[29]. Это почти дословно совпадает с только что приведенным взглядом Иоанна Крестителя: вода лишь тогда очищает тело, когда душа уже раньше была очищена праведными делами. Но что же очищает душу при раскаянии? «Святой Дух… очищает от всех грехов»[30]. Таким образом, покаяние в ессейском крещении связывается с прощением грехов, а последнее — со Святым Духом. Поскольку, как нетрудно заметить, Иоанн думал по поводу крещения то же самое, что и ессеи, он, как и они, усматривал в крещении действие Святого Духа[31]. Иоанново крещение, должно быть, протекало так. Люди, приходившие к Иоанну на Иордан — в ответ на его проповедь, — сходили перед ним в воду и погружались в нее в знак того, что они последовали призыву Крестителя возвратиться к Богу. Такая картина вытекает из семантики греческого слова, употребляемого при описании крещения[32]. Истолкование крещения в новозаветных текстах навеяно главным образом более поздней христианской практикой: подлежащих крещению младенцев крестящий опускал в воду; если крестили взрослых, то вода выливалась им на голову из чаши. Эта практика нашла отражение в раннехристианских фресках, найденных в римских катакомбах.
Можно себе представить священный трепет толпы, слушавшей огненные слова Крестителя. Раскаиваясь в своих грехах и погружая свою оскверненную плоть в очистительные воды реки, люди ожидали дарования Святого Духа, который теперь очистит душу от скверны злодеяний. Разве не могли некоторые из присутствовавших в тот момент, когда действовал Божий Дух, пережить необычный экстатический опыт? «И вот, когда крестился весь народ, крестился также и Иисус… Небо разверзлось и Святой Дух спустился на него как голубь, и с неба был голос (Лк 3:21–22): Вот сын Мой единственный[33] — он угоден Мне». Таковы слова небесного голоса, согласно Матфею (3:17) и Марку (1:11). Однако некоторые ученые[34] не без основания считают, что в первоначальном варианте рассказа голос говорил Иисусу: «Вот слуга Мой — Я с ним, избранник Мой — тот, кто угоден Мне. Я ниспослал на него Мой дух, чтобы он явил народам суд справедливый» (Ис 42:1). Именно эти слова пророка, вероятно, и стояли в рассказе с самого начала, поскольку они хорошо подходят к ситуации. В те времена голос с Неба не был для евреев чем-то из ряда вон выходящим.
Часто этот голос говорил словами Библии. По-видимому, также и дарование Духа, которое сопровождалось экстатическими переживаниями, не было чем-то уникальным для крестившихся тогда в Иордане. И если Иисус действительно услышал слова из книги Исайи, то эти слова («Вот… Я ниспослал на него Мой дух») послужили чудесным подтверждением дарования Духа. Уникально здесь другое. Небесный голос (если принять его слова в дошедшем до нас виде) называет Иисуса «сын Мой». Но если с неба прозвучали слова пророка, то Иисус должен был их понять в том смысле, что он призван в качестве слуги Бога, Его избранника. Тогда дарование Святого Духа, связанное с Иоанновым крещением, приобретает иное, особенное значение для Иисуса: оно должно сыграть решающую роль в его последующей жизни. Заметим, что наименования «сын», «слуга», «избранник» не являются исключительно мессианскими титулами — два последних из них могут также указывать на призвание пророка. Но сейчас эти титулы помогают Иисусу осознать, что он избран, призван и посвящен. Зная все это, мы едва ли имеем особые основания сомневаться в историчности рассказа о том, что произошло с Иисусом во время крещения в Иордане.
Согласно Марку (1:9) и Матфею (3:13), Иисус пришел к Иоанну из того места, где он жил, из Назарета. А если мы отнесемся с доверием к словам архангела у Луки (1:36), то Мария и мать Иоанна Крестителя были родственницами. Ничего больше о мотивах, заставивших Иисуса присоединиться к толпе, идущей креститься к Иоанну, нам неизвестно. Зато довольно внятно говорят наши источники (если их правильно прочесть) о том, что произошло с Иисусом после крещения и призвания. Некоторые реальные трудности, которые здесь возникают, обусловлены, по-видимому, тем обстоятельством, что мы не располагаем надежными сведениями о том, где протекала деятельность Крестителя[35]. Весьма вероятно, что пророк пустыни к тому же часто менял место. Простейшей мне кажется гипотеза, согласно которой Иоанн крестил Иисуса в северной части Иордана, неподалеку от его впадения в Генисаретское озеро. Именно там расположена Вифсаида, родина братьев Андрея и Петра, которых, согласно евангелию по Иоанну (1:40–44), Иисус встретил сразу после крещения. Петр и Андрей (как и два других брата — Иаков и Иоанн, сыновья Зеведея, — также рыбачившие на Генисаретском озере) стали его первыми учениками. Петр был женат на женщине из близлежащего Капернаума; там он и жил у тещи [36]. Последняя также присоединилась к кругу верующих, после того как Иисус исцелил ее от лихорадки. Ее дом стал вторым родным домом для Иисуса. Когда он позднее посещает свой родной Назарет и терпит там полный провал, он возвращается именно в район Капернаума.
Таким образом, географические границы публичной деятельности Иисуса, по всей вероятности, определяются местом его крещения и отчасти знакомством с Петром. Это — весьма конкретный факт, не несущий никакой богословской нагрузки. На тот же район указывают и слова самого Иисуса из так называемого источника логий. «Тогда он начал упрекать города, в которых больше всего совершил чудес, за то, что они не покаялись: Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! Гели бы в Тире и в Сидоне свершились те чудеса, какие свершились у вас, они давно бы в рубище и пепле раскаялись. И потому, говорю вам,
Тиру и Сидону будет легче в День Суда, чем вам! И ты, Капернаум, хотел вознестись на небо? Ты низвергнешься в ад! Если бы в Содоме свершились те чудеса, какие свершились у тебя, он бы стоял и поныне. И потому, говорю вам, земле содомской будет легче в День Суда, чем тебе!» (Мф 11:20–24; Лк 10:12–15). Расположенный неподалеку от Капернаума, Хоразин в других местах Нового Завета не упоминается. Несчастная Мария Магдалина, «из которой он изгнал семь бесов» (Лк 8:2), пришла из соседней Магдалы. Северо-западная часть Галилейского (Генисарет- ского) озера была густонаселенной местностью с развитым сельским хозяйством: Хоразин славился своей пшеницей. Здесь жило немало рыбаков, которые в поисках богатого улова часто переправлялись на лодках на восточный берег озера. Жители этой местности ни в коей мере не были малообразованными провинциалами.
Гораздо важнее географического района публичной деятельности Иисуса взаимоотношения, которые сложились между ним и Иоанном после крещения Иисуса. Подлинную картину этих взаимоотношений можно воссоздать, только избавившись от традиционных заблуждений в этом вопросе. Причина существующего искажения картины — хронологическая схема Марка, обусловленная концепцией «истории спасения»[37][2]. Поскольку в глазах христиан (возможно, не без оснований) Иоанн Креститель был предшественником Иисуса и поскольку Иисус фактически появился вслед за Иоанном, евангелист Марк делает Крестителя предтечей Иисуса в собственном смысле слова[3]. По этой причине в евангелии по Марку Иисус появляется на сцене только после ареста Иоанна: «А после того, как Иоанн был выдан, пришел Иисус в Галилею, возвещая о божественном Спасении»[4] (Мк 1:14). Матфей делает следующий шаг: так как по Марку, которому он доверяет (см. Мф 4:12–13), Иоанн был арестован еще до первого появления Иисуса, то Креститель обращается с вопросом к Иисусу (тот ли он, кто должен прийти?), уже находясь в тюрьме. В этом пункте Матфей «улучшает» источник логий (Мф 11:2; ср. Лк 7:18). Далее, Матфей, у которого вообще прослеживается тенденция сближать слова Крестителя с высказываниями Иисуса[38], дословно вкладывает в уста Иоанна проповедь Иисуса о Царстве (Мф 3:2; ср. 4:17). Эту картину, последовательно созданную усилиями Марка и Матфея, богословы затем пытались объяснить исторически и психологически. Псевдохронологию Марка они понимали главным образом в том смысле, что появление Иисуса должно было прежде всего заполнить пустоту, которая образовалась в Израиле после ареста Крестителя. Такое понимание как будто подтверждается и евангелием по Матфею, согласно которому Иисус вначале лишь повторяет проповедь Иоанна. Из этого понимания рождается литературный образ: Иоанн Креститель, всю жизнь ожидавший
