Итак, согласно этому рассказу, люди считали Иисуса пророком. Крестителя народ отождествлял с возвратившимся Илией, а вера в возвращение Илии была конкретной формой надежды на возрождение профетизма с приходом пророка последних времен. Вера в возвращение Илии основывалась на предсказании в Мал 3:23–24 (син. пер. 4:5–6), а надежда на появление пророка последних времен связывалась с Втор 18:15–18[170]. Ожидание пророка последних времен отражено в рассказе Луки, согласно которому были люди, верившие, что один из древних пророков воскрес и явился в образе Иисуса (Лк 9:19). Все перечисленные в этом стихе мнения воспроизводят, в конечном счете, одну и ту же идею: Иисус не кто иной, как эсхатологический пророк. Появления такого пророка ожидали многие — ведь череда библейских пророков прервалась и прийти может только он. Так думали представители и раввинистического иудаизма, и других его направлений, например ессеи.

В Новом Завете даже за пределами синоптических евангелий мы находим ясные признаки того, что для многих людей Иисус был пророком последних времен, например в Деян 3:17–22. (Возможно, правда, что Деян 3:17–21 — это лишь свидетельство о попытке раннехристианской общины перенести на Иисуса представления об Илии, который был взят на Небо и должен вернуться в конце дней[171].) Иудео-христианские секты эбионитов и назареев единодушно считали Иисуса «истинным пророком»[172].

Иисус, как уже говорилось, и сам считал себя пророком. Это показывает его фраза о том, что он отправляется в Иерусалим, потому что только в Иерусалиме подобает погибнуть пророку (Лк 13:33). И в притче о злых виноградарях (Лк 20:9-19) Иисус рассматривает себя как пророка и одновременно как сына) — пророка, который будет убит, как прежние пророки. Правда, по этой притче получается, будто цепочка пророков не прерывалась после Захарии. Эта точка зрения не соответствует ни учению раввинов, ни ессейской доктрине. Но, возможно, именно в этом пункте Иисус и расходился со стандартной раввинистической и ессейской позицией. В любом случае, в новозаветных евангелиях нет ни малейшего намека на то, что Иисус сам считал себя пророком последних времен. В словах Иисуса, обращенных к Петру, у Матфея присутствует элемент подлинности. Не означает ли это, что, в согласии с верой раннехристианской общины, Иисус действительно считал себя Мессией? Или, напротив, правы те, кто считает, что в жизни Иисуса не было ничего «мессианского»[173]? Последняя точка зрения основана на том, что сам Иисус, по-видимому, слова «Мессия» никогда не употреблял, а о «Сыне Человеческом» говорил только в третьем лице, как будто не отождествляя себя с ним. Евангельские речения, в которых содержится словосочетание «Сын Человеческий», распадаются на три группы. В первой говорится о «Сыне Человеческом», который должен прийти, во второй речь идет о его страданиях и воскресении, а третья состоит из высказываний Иисуса, в которых этот «Сын Человеческий» действует в настоящее время. Например, он говорил: У лисиц есть поры, у птиц — гнёзда, а сыну человеческому[174] и голову приклонить негде (Мф 8:19–20). В этом и других подобных речениях арамейское или древнееврейское выражение «сын человеческий» означает просто «человек». Следовательно, эта группа речений не имеет никакого отношения к эсхатологическим надеждам Иисуса. Вторая группа, вероятно, создана в протохристианской общине: представление о страдающем и воскресающем «Сыне Человеческом» в иудаизме отсутствует. Таким образом, для учения Иисуса о Спасителе важны только речения о «Сыне Человеческом», который должен прийти.

В еврейской Библии термин «Сын Человеческий» появляется в книге Даниила. Там (7:9-14) в форме видения рассказывается о будущем божественном Суде над царствами мира. «Я увидел: поставлены были престолы, и Древний Днями воссел на престол… И Судьи воссели, и раскрылись книги… И видел я в моем ночном видении: с облаками небесными приближается некто, словно бы Сын Человеческий; он приблизился — и подвели его к Древнему Днями. И даны ему были власть, честь и царство, и все народы, роды и племена ему покорились. Власть его — власть вечная, непреходящая, и царство его нерушимо».

Сын Человеческий у Даниила — это символ «святых Всевышнего» (7:7-27). Однако по другим источникам (главным образом по эфиопской версии книги Эноха) мы знаем, что эта символика носит вторичный характер. В первичном значении в литературе этого круга Сын Человеческий — это человекоподобный эсхатологический судья. Так же понимал этот термин Иисус: Когда Сын Человеческий придёт со славой в окружении всех ангелов, он воссядет на царском престоле. И перед ним будут собраны все народы. И он отделит одних людей от других, как пастух отделяет овец от козлов, и поставит овец по правую руку от себя, а козлов — по левую. И скажет Царь стоящим справа: «Идите ко мне! Вас благословил мой Отец. Владейте царством, приготовленным для вас еще при сотворении мира!..» Потом он скажет стоящим слева: «Прочь от меня! Вы прокляты. Ступайте в вечный огонь, приготовленный для Дьявола и ангелов его!..» И пойдут они в муку на века, а праведные — в жизнь на века (Мф 25:31–46).

Во всех источниках Сын Человеческий изображается одними и теми же скупыми, но резкими штрихами. В нем есть некое неземное, сверхчеловеческое величие: это — космический судья последних времен. Восседая на троне в окружении небесных воинств, он будет судить все человечество. Свой приговор: праведникам — блаженство, а злодеям — преисподняя, он сам должен привести в исполнение. Иногда этот образ Сына Человеческого явно отождествляется с фигурой Мессии[175] , но в нем можно узнать и библейского Эноха, который был взят на Небо[176]. Согласно Завещанию Авраама[177], Сын Человеческий — это библейский Авель (древнееврейское бен адам, «сын человеческий», одновременно можно понимать как «сын Адама»), убитый Каином: ведь Бог желает, чтобы каждого человека судил человек. Второй суд над творением будут затем вершить двенадцать племен Израилевых, и только третий — сам Бог. Из этого апокалиптического предания становится ясно, почему Иисус оказал Двенадцати: Вы прошли вместе со мной через все испытания… Когда Сын Человеческий воссядет на престоле славы, тогда и вы… сядете на двенадцати престолах как правители и судьи двенадцати племен Израилевых (ср. Мф 19:28; Лк 22:28–30).

В одном ессейском фрагменте[178] в качестве эсхатологического судьи мира выступает царь-священник Иерусалима Мелхиседек, который жил во времена Авраама[179]. Вместе с небесными ангелами он будет судить людей и злых духов Велиала. Именно на него намекают слова псалма: «Бог занял место Свое в божественном собрании, посреди богов Он вершит суд» (Пс 82:1 / син. пер. 81:1). Иногда в еврейской традиции слово «Бог» в отдельных библейских фразах истолковывается просто как «судья». Такое же толкование у ессейских комментаторов показывает, кроме всего прочего, какое величие приписывается «человекоподобному» эсхатологическому судье.

Представление о том, что исполнителем на Страшном Суде будет библейский Мелхиседек, основано на