отцом молодожена — великим князем Владимиром Александровичем. Днем ранее, желая предупредить появление Кирилла Владимировича во дворце, Николай II поручил министру Императорского двора В. Б. Фредериксу сообщить великому князю о своем решении. Нарушитель семейной дисциплины и церковных правил лишался звания флигель-адъютанта, морского чина и должен был покинуть Россию в течение 24 часов. Объявлялось и о лишении его великокняжеского достоинства.
Владимир Александрович вынужден был заявить государю, что, как отец опозоренного сына, не считает возможным служить и просит отставки. Спустя три недели он получил высочайшую записку о согласии на отставку и уведомление о назначении на его место (главнокомандующим войсками гвардии и Петербургского военного округа) великого князя Николая Николаевича.
Беседовавший с Владимиром Александровичем вскоре после его отставки генерал Н. А. Епанчин вспоминал, как великий князь сознавался в собственной несдержанности: «Меня не уволили, меня выгнали, мне дали поджопника». Эти слова произвели на Н. А. Епанчина тяжелое впечатление: «Ведь если так поступили со старым заслуженным великим князем, дядей государя, то чего же было ждать нам, грешным. Во всяком случае, совсем не следовало в такое время ссориться членам Царского Дома между собой, так как это только увеличивало тот хаос, который тогда господствовал в России».
Для Владимира Александровича желание царя лишить его сына великокняжеского достоинства оказалось сильным потрясением (тем более что это был первый случай в истории дома Романовых). Но и сам Николай II не хотел допускать прецедента, особенно в то время, «когда вообще к семейству относятся недоброжелательно». И воспользовавшись именинами цесаревича Алексея, царь телеграфировал «дяде Владимиру» о возвращении его сыну великокняжеского звания. «Само собою разумеется, — писал Николай II матери, — что остальные виды наказаний остаются в силе. По мнению тех, которых я спрашивал, эти три взыскания достаточны,
Мария Федоровна в деле Кирилла Владимировича была на стороне сына, при этом, правда, пыталась понять мотивы предпринятого великим князем решения. Императрица была убеждена, что в сложившейся ситуации Кириллу Владимировичу «ничего больше не оставалось, как жениться», ибо свою избранницу он скомпрометировал «в глазах всего света». О необходимости наказания, по ее мнению, спорить не приходилось — самовольно женившиеся и тем самым нарушившие волю монарха великие князья Павел Александрович и Михаил Михайлович ранее лишались мундира. Понимала это и мать герцогини Гессен- Дармштадтской — великая княгиня Мария Александровна (дочь Александра II), — опасавшаяся только лишения Кирилла Владимировича великокняжеского достоинства. «Пусть он потеряет чин, свою службу, пусть он должен будет покинуть Россию, — заявляла она, — ко всему этому мы готовы, но если его лишат звания великого князя, это будет величайший скандал, и Ники не имеет права сделать этого, по крайней мере, без семейного совета».
В итоге Николай II ограничился обычными мерами — высылкой провинившегося за пределы России и лишением мундира. Однако это не разрешало другого важного вопроса — о праве Кирилла Владимировича на престолонаследие (тем более что великий князь среди других членов династии занимал четвертое место — после цесаревича Алексея и великих князей Михаила Александровича и Владимира Александровича). Спустя немногим более года, в декабре 1906-го, Николай II в своей резолюции на журнале совещания по вопросу о возможности признания брака Кирилла Владимировича отметил, что не может его признать. «Великий князь и могущее произойти от него потомство лишаются прав на престолонаследие, — говорилось в резолюции. — В заботливости своей об участи потомства Великого князя Кирилла Владимировича, в случае рождения от него детей, дарую сим последним фамилию князей Кирилловских, с титулом светлости, и с отпуском на каждого из них из Уделов на их воспитание и содержание по 12500 руб. в год до достижения гражданского совершеннолетия».
Казалось бы, самодержавное слово сказано и сложный династический вопрос решен. Но жизнь внесла коррективы. Давление родственников, и прежде всего отца нарушителя династической и церковной дисциплины — великого князя Владимира Александровича — привело к тому, что уже в июле 1907 года царь отправил в Правительствующий сенат именной высочайший указ об именовании супруги Кирилла Владимировича великой княгиней Викторией Федоровной с титулом Императорского Высочества. Родившаяся от их брака дочь признавалась княжною императорской крови с титулом Высочества, как и полагалось правнукам императора. Так закончилась эта история: «взыскания», наложенные на Кирилла Владимировича, были отменены менее чем через два года. Право вернуться в Россию, на похороны дяди — генерал- адмирала Алексея Александровича, он получил в начале ноября 1908 года. В том же месяце приказом по Морскому ведомству великий князь был восстановлен на службе капитаном 2-го ранга с прежним званием флигель-адъютанта, а в апреле 1910 года произведен в капитаны 1-го ранга. В начале мая в Россию приехала его жена Виктория Федоровна с детьми. В Царском Селе им предоставили Кавалерский дом. Брак признали, а отношения с монархом и его супругой восстановили.
Не восстановилась только семейная дисциплина — в отличие от отца, Николай II не умел добиваться безусловного выполнения всеми Романовыми положений «Учреждения об Императорской фамилии»; наказывая провинившихся родственников, он вскоре их прощал. Никакой системы в действиях самодержца не было — он поступал так, как в данную минуту считал необходимым, не всегда сопрягая свое желание с действовавшим в России законом. Ведь император выше закона — он сам закон. Те, кто разделял это убеждение, могли рассчитывать на царское благоволение и поддержку. Впрочем, приобрести эту поддержку было так же легко, как и потерять.
…Однажды великий князь Николай Николаевич задал С. Ю. Витте вопрос, считает ли он государя человеком. Витте ответил, что «государь есть мой государь и я его верный на всю жизнь слуга, но хотя он самодержавный государь, Богом или природою нам данный, но все-таки человек со всеми людям свойственными особенностями». Великий князь, наоборот, не считал государя человеком, как не считал и Богом, находя в нем «нечто среднее». Почитая самодержца как «полубога», Николай Николаевич («Николаша», как звали его в царской семье) долгое время пользовался безусловным расположением царя даже в делах матримониальных. Пытавшийся играть роль «строгого блюстителя» семейных устоев дома Романовых, Николай II принял активное участие в сложном вопросе заключения супружеского союза своего дяди и «черногорской княжны» Анастасии Николаевны, с 1889 года состоявшей в браке с герцогом Георгием Максимилиановичем Лейхтенбергским. С начала XX века она (как и ее старшая сестра — Милица Николаевна) была близкой подругой Александры Федоровны. Царская чета часто встречалась с «черногорками», посещая их дома. Близкие к придворным кругам современники рассказывали, что «у Станы» они занимались спиритизмом, а у Милицы встречались с самыми «разношерстными» людьми. Ничего удивительного в этом конечно же не было: «черногорки» увлекались мистикой, глубоко почитая первого царского «друга» Филиппа. В 1906 году в аристократических салонах Петербурга ходили слухи о том, что Анастасия Николаевна играла у царя и царицы «первую роль», что она «воплотила в себе медиума Филиппа, что он в нее вселился, и она теперь предсказывает, что теперь все будет спокойно». Ради этого предсказания, писала А. В. Богданович, царь и царица верили «черногорке», потому якобы были веселы и спокойны. Доверять слухам, разумеется, невозможно — на то они и слухи, но в одном сообщавшие их современники не ошибались: императорская чета в то время действительно дружила с дочерьми черногорского князя и великими князьями Николаевичами — Николаем и Петром. Желание первого жениться на Анастасии для информированных современников секретом не было. Еще до ее официального развода (последовавшего 10 ноября 1906 года) много говорили о ее грядущем замужестве. Благоволил ему и Николай II. В марте 1907-го, принимая столичного митрополита «по некоторым делам», самодержец спросил его, «что он думает во вопросу возможности Николаше жениться на Стане?». Владыка обещал переговорить с остальными членами Святейшего синода и сообщить их общее мнение. Неделю спустя он приехал к Николаю II с ответом, что поскольку такие браки постоянно разрешаются епископами в различных епархиях России, то синодалы «ничего не имеют против этой свадьбы, лишь бы она состоялась в скромной обстановке и вдали от Петербурга». «Признаюсь, — писал царь матери, — такой ответ меня очень обрадовал, и я сообщил Николаше вместе с моим согласием. Этим разрешается трудное и неопределенное положение Николаши и в особенности Станы. Он стал неузнаваем с тех пор, и служба его сделалась для него легкой. А он мне так нужен!»
А вскоре, 10 апреля 1907 года, царь посетил месячный обед Гусарского полка, который был также и «мальчишником» для Николая Николаевича — 29 апреля в Крыму он официально обвенчался с Анастасией
