гербах и других внешних преимуществах; 4) О гражданских правах членов дома; и 5) Об их обязанностях по отношению к императору. Таким образом, юридически оформлялся статус фамилии в соответствии с тем значением, какое придавалось Романовым в самодержавной империи.
Прежде всего, в нем определялось, кто мог признаваться членом Императорского дома. Это могли быть лица императорской крови, родившиеся в браке «с лицом соответственного по происхождению достоинства». Следовательно, дети, рожденные от брака, непризнанного главой дома, не имели прав, принадлежавших «законным» Романовым, и не пользовались «никакими преимуществами, членам Императорского дома принадлежащими». Особо оговаривалось и то, что степень родства членов Дома считается «по родству с тем императором, от которого прямою линией происходят, не смешивая оного приблизившимся родством с последующими императорами». Это означало, например, что дети от брака великого князя Александра Михайловича (внука Николая I) и дочери Александра III — Ксении, заключенного, как уже говорилось, в 1894 году, получали права правнуков императора — со всеми привилегиями и ограничениями. Данная статья и стала определяющей «Учреждение» — ведь Императорская фамилия к концу XIX века численно выросла, — давать одинаковые привилегии всем членам Дома оказалось невозможным. Действительно, если при Павле I к Императорской фамилии принадлежало 9 человек, то к концу царствования Николая I — 28. При Александре III численность Фамилии превысила 50. «Рост императорской семьи грозил увеличением расходов. Эти соображения, — считает академик Б. В. Ананьич, — имели решающее значение при выработке нового законодательства».
Объявленный Александром III в 1895 году пересмотр «Учреждения» (впервые изданного Павлом 15 апреля 1797 года) был подготовлен при участии брата царя — великого князя Владимира. Новый закон корректировал существовавшие ранее права и статус членов дома Романовых. Титул великого князя и великой княжны закреплялся отныне лишь за детьми и внуками, братьями и сестрами императора. Титул князя и княжны императорской крови принадлежал его правнукам. Если дети и внуки монарха именовались Императорскими Высочествами, то правнуки — уже Высочествами. В дальнейшем предусматривалась передача титула только старшему сыну правнука и его старшим, «по праву первородства», потомкам. Младшие дети правнука должны были носить титул «светлости». Это положение сужало круг лиц, имевших право на получение определенного для великих князей содержания, и (в перспективе) должно было сэкономить значительные средства. В случае вступления члена дома Романовых в брак с тем, кто не принадлежал ни к какой владетельной фамилии, его потомство лишалось определенных законом 1886 года прав (равнородный брак с иноверными христианами допускался). Специально подчеркивалось, что титул наследника (цесаревича) «принадлежит единому, объявленному всенародно наследнику престола». Этим уничтожался даже намек на возможность политических (династических) манипуляций именем того, кто в будущем мог возглавить империю. Данный параграф оказался актуален именно в эпоху Николая II, в течение десяти лет правления не имевшего мужского потомства.
Царствующий император, провозглашавшийся «на всегдашнее время» попечителем и покровителем фамилии, как неограниченный самодержец, имел власть отрешать неповинующихся родственников от назначенных в законе прав и поступать с ними как с «преслушными» монаршей воле.
Кем ощущал себя молодой император в первую очередь: счастливым семьянином или обладателем огромной империи, распорядителем судеб миллионов людей? Ответ найти несложно. Прежде всего император ощущал себя счастливым семьянином, все остальное прикладывалось к этому. Неумение (и нежелание) императрицы Александры Федоровны нравиться высшему обществу его не пугало — он знал цену лести. Государственная машина, налаженная трудом предшествующих поколений, работала без особых сбоев. Царь мог тешить себя иллюзией, что все идет хорошо. «У меня дел много, — писал он дяде, великому князю Сергею Александровичу, в ноябре 1896 года, — но ничего — справляюсь, с Божией помощью, и не могу жаловаться; на душе у меня спокойно, а в семейной жизни — я желал бы всякому такого же полного счастья, тишины и блаженства!» Где семья — там счастье. Императору Николаю II в этом отношении можно было позавидовать. Он любил жену, без необходимости с ней не расставался. Удивительно, но после свадьбы они ни одного вечера не провели врозь. «В первый раз после свадьбы нам пришлось спать раздельно; очень скучно!» — записал император в дневнике 6 мая 1896 года, накануне приезда на коронационные торжества в Москву. Удивлявшая современников привязанность царя и царицы друг к другу не ослабела и в дальнейшем — они были не только мужем и женой, они были единомышленниками. Александра Федоровна стремилась (как могла и умела) помогать супругу, считая такую помощь и естественной, и необходимой. Николай II, в свою очередь, всегда знал, что жена — бескорыстна и правдива, ей можно доверять во всем и всегда. Данное обстоятельство не следует забывать, поскольку чиновничеству он не доверял, с первых лет царствования пытаясь преодолеть пропасть между «простым народом» и троном. Что из этого получилось — отдельный разговор, но важна цель. И для царя, и для царицы она была определена раз и навсегда.
Разумеется, их связывали и дети. Первым ребенком была дочь, названная Ольгой. Девочка родилась еще до коронации, 3 ноября 1895 года. Император тогда пережил огромный эмоциональный подъем, что отразилось и в его дневнике. Вместе с Николаем II при родах присутствовали Мария Федоровна и великая княгиня Елизавета Федоровна (Элла). «Когда все волнения прошли и ужасы кончились, — записал царь в тот день, — началось просто блаженное состояние при сознании о случившемся!» Под ужасами он понимал родовые схватки супруги. Конечно, в семье самодержца надеялись на рождение наследника, но тогда радость еще не омрачалась страхами за то, что императрица не сможет родить мальчика.
Рядом с комнатой, где лежала Александра Федоровна, присутствовал министр Императорского двора граф И. И. Воронцов-Дашков (так было заведено еще в XIX веке). Более того, по закону он должен был присутствовать при рождении царских детей, но в точности это не исполнялось: после появления на свет ребенка государь просто выносил новорожденного и показывал его министру. Заранее составлялись и манифесты о рождении, причем в пяти экземплярах: медицина в XIX века не могла указать, кто родится — мальчик или девочка. Поэтому манифестов было пять: на случай рождения сына, на случай рождения дочери, на случай рождения двойни — для двоих сыновей, для двух дочерей, и для рождения сына и дочери (хотя случаев рождения двойни в какой-либо владетельной семье тогда не было).
Уже 4 ноября 1895 года подданные официально были оповещены о рождении нового члена дома Романовых: высочайший манифест об этом составили в традиционных для XIX века формах (он ничем не отличался, например, от манифеста о рождении Николая II). Помещалась и информация врачей: лейб- акушера А. Крассовского, профессора Д. Отта и лейб-хирурга Г. Гирша. На следующий день Д. О. Отт, выдающийся медик своего времени, был пожалован в лейб-акушеры и с тех пор неизменно консультировал императрицу. Крещение первой дочери императора назначили на 14 ноября — в первую годовщину свадьбы и день рождения императрицы Марии Федоровны. Оно должно было состояться в церкви Большого Царскосельского дворца (Ольга родилась в Александровском дворце Царского Села).
Все прошло безо всяких изменений или корректировок установленного ритуала: девочку крестил царский духовник протопресвитер И. Л. Янышев, а восприемниками (крестными) были определены родственники (причем как православные, так и протестанты): бабушка — императрица Мария Федоровна, прабабушка — королева Великобритании Виктория, вдовствующая императрица Германии и королева Прусская Виктория, королева Эллинов Ольга Константиновна, король Датский Христиан IX, великий герцог Гессенский Эрнст-Людвиг и великий князь Владимир Александрович. Большинство восприемников не участвовали в церемонии, были «заочными» крестными. Но установившиеся при Русском дворе традиции никто нарушать не стал, придворная «форма» оказалась важнее православного «содержания» таинства. Также в согласии с традицией император на момент крещения ушел в соседнюю комнату и вернулся в храм лишь после оповещения о том, что таинство совершено. Крещение завершалось песнопением «Тебе, Бога, хвалим» и 101 пушечным выстрелом. Затем последовала литургия, совершенная столичным митрополитом Палладием.
