Блестящая критика и только. Как сохранить старые ценности в изменяющемся вокруг европейском мире, Победоносцев не писал, он — обвинитель, а не строитель. В этом была его сила и в этом же заключалась его слабость. Философские построения Победоносцева, наверное, можно считать «стареньким идейным багажом», который был в распоряжении самодержавия в конце XIX века, но, полагаю, не менее важно учитывать и другое обстоятельство: фигуры, равной по интеллектуальной мощи обер-прокурору Святейшего синода, на тот момент около молодого государя не было.

Большое, повторимся, видится на расстоянии, и сегодня нам проще рассуждать об «упущенных возможностях» и «нереализованных замыслах» русской монархии, чем современникам последнего царя. Однако и они прекрасно понимали, что новое царствование не будет простым продолжением предшествовавшего, что «охранительная» идеология не может быть панацеей от всех социальных и политических болезней империи, что носитель власти — личность не волевая. Последнее обстоятельство внушало особые опасения, ибо при самодержавной форме правления от самодержца зависит слишком многое. Коронационные торжества 1896 года свидетельствовали о том, что молодой царь далеко не всегда может адекватно реагировать на события, восстанавливает против себя подданных и невольно содействует постепенному разрушению авторитета самодержавной власти, оберегать которую, по мысли Победоносцева, он должен был прежде всего.

Первого января 1896 года в Зимнем дворце состоялся прием дипломатического корпуса. На фоне дворцового великолепия, расшитых золотом мундиров генералов, дипломатов и придворных некоторым современникам царь, в пехотном полковничьем мундире с лентой ордена Святого Александра Невского, показался маленьким и тщедушным. Острили даже по поводу ордена Святого Александра Невского, замечая, что ордена Святого Владимира, учрежденного как награда за отличия на государственной службе, новый царь пока себе не пожаловал. Насколько уместен был этот сарказм — показало будущее, но 1 января стало вехой в судьбе последнего самодержца вовсе не из-за официального приема, а потому что в этот день был подписан высочайший манифест, извещавший российских подданных о намерении императора в грядущем мае возложить на себя корону предков и «восприять, по установленному чину, Святое Миропомазание», приобщив к этому и свою супругу. Обязанности по подготовке коронации возлагались на министра Императорского двора графа И. И. Воронцова-Дашкова, при котором учреждались Коронационная комиссия и Коронационная канцелярия.

В условиях самодержавного строя коронация была событием выдающимся, ибо знаменовала религиозное вступление во власть ее верховного носителя. Коронация являлась актом легитимизации прав русского монарха на управление империей, ставила его над народом — как избранного самим Богом верховного вождя страны. Это обстоятельство, безусловно, необходимо учитывать. Но как его понимать?

Религиозный мыслитель русского зарубежья П. К. Иванов считал, что всероссийские самодержцы, начиная с Петра Великого, вместе с наследованием царства принимавшие механическое воззрение на свои отношения к Богу как чудесные ставленники Божией благодати, совершали трагическую ошибку. «Они считали себя в делах государства безответственными перед Богом, ибо верили, что Бог каким-то скрытым и чудесным образом через них осуществляет свои помыслы о России», — писал П. К. Иванов в книге «Тайна святых: Введение в Апокалипсис». Замечание парадоксальное, но не лишенное смысла — идея «безответственности» перед Богом в деле государственного управления требует внимания! Согласно Иванову, претензии самодержца на особые отношения с Богом, основанные лишь на факте «самодержавства», — беспочвенны.

Считая императоров XIX века благочестивыми и отдельно указывая на мучительное стремление последнего самодержца встретиться с истинным святым, П. К. Иванов тем не менее полагал, что они (из-за сознания себя избранниками Божиими — помазанниками) в делах царства не имели связи с живым Христом. Сказанное звучит как обвинение в грехе гордыни. Но цель мыслителя состояла вовсе не в обвинении самодержцев, а в указании на порочность «помазаннической идеологии», оформление которой он относит к началу XVIII века. Пытаясь понять смысл русской истории, находя его в православном христианстве, очищенном от синодальных наслоений, П. К. Иванов не стремится играть роль судьи; его задача труднее — найти истоки русской трагедии, приведшей к катастрофе 1917 года. Не будем спешить с выводами, оправдывать или критиковать взгляды П. К. Иванова, но постараемся запомнить его тезис о «безответственности» — он нам еще пригодится.

Итак, подготовка к коронации началась. Министерство Императорского двора составило расписание торжеств и опубликовало его в начале апреля. Масштабы праздника призваны были произвести неизгладимое впечатление на современников: мероприятия должны были продолжаться с 6 мая — дня рождения государя по 26-е. 11 мая (в Родительскую субботу) планировалось официально объявить о священном короновании. С 11 по 13 мая императорская чета должна была поститься («говеть»), готовясь к коронации, назначенной на 14 мая. 15 мая был день памяти коронования державного отца монарха — императора Александра III, состоявшегося 13 лет назад. На 14 и 15 мая планировались торжественные обеды в Грановитой палате, на 17 мая — представление в Большом театре, а на 18-е — народный праздник и (вечером) — бал у французского посла, 19-го — бал у австрийского посла, 20-го (в первый день Петрова поста) — у московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, 21-го — на приеме у московского дворянства.

22 мая, в день кончины бабушки Николая II императрицы Марии Александровны, предусматривалась поездка в Троице-Сергиеву лавру. Далее праздник предполагалось продолжить:

23 мая — бал в Александровском зале Кремлевского дворца, 24-го — музыкальное собрание у посла Германии, 25 мая, в день рождения императрицы Александры Федоровны, — торжественный обед для послов и посланников в Георгиевском зале Кремлевского дворца. Парад войскам и обед представителям московских правительственных и сословных учреждений в Александровском зале Кремлевского дворца 26 мая завершал торжества. Императорская чета в тот же день покидала Москву.

Ведомство дворцового коменданта разработало правила, по которым желающие должны были обращаться за разрешительными билетами. Даже обслуживающие участников торжеств кучера получили соответствующие ярлыки на шляпы. В Москву прибыло более трехсот русских и иностранных журналистов, художников и фотографов. На коронации присутствовали представители почти всех царствующих домов Европы, члены Императорского дома Романовых, придворные и высшие чиновники, представители православного духовенства, включая членов Святейшего синода, представители сословий.

Мать самодержца приехала вместе с детьми — великим князем Михаилом и великой княжной Ольгой. Наследник цесаревич — великий князь Георгий — 4 мая отбыл из южной Франции в Крым — в Абас-Туман. Прогрессирующая чахотка не позволила ему присутствовать на главных торжествах. Еще 16 апреля 1896 года Николай II писал матери, что молит Бога дать ей утешение видеть здоровым сына Георгия, и приводил слова Христа: «Да не слушается сердце ваше, веруйте в Бога и в Мя веруйте» и «елика еще просите с верой у Бога, дается вам». «Эти слова, — пояснял молодой монарх, готовившийся вскоре надеть корону предков и принять церковное помазание на царство, — мне особенно дороги потому, что я в продолжение пяти лет молился Богу, повторяя их каждый вечер, прося Его облегчить переход Аликc в православие и дать мне ее в жены»[54].

Со времен императора Павла I все празднества, связанные с коронацией, становились более продолжительными (до трех-четырех недель), отличаясь все возраставшим великолепием. Лишь коронация Александра I прошла сравнительно скромно. Но в конце XIX века отношение к коронационным торжествам изменилось, их считали пережитком прошлого, хотя и продолжали считаться с традицией. Последние торжества превзошли предшествовавшие. «Прошлая коронация стоила 11 млн руб., — за два месяца до торжеств записала в своем дневнике «генеральша» А. В. Богданович, — про эту говорят, что будет стоить вдвое, то есть 22 млн руб.».

Особенностью этого церемониала являлось то, что на троне рядом с коронующейся четой поставили и трон императрицы-матери. Подобного ранее не случалось (хотя, например, вдова Павла I — императрица Мария Федоровна — присутствовала на коронациях двух своих сыновей, Александра I и Николая I). Это объяснялось тем, что в первые годы правления Николая II его мать имела большое влияние на сына и даже пыталась играть самостоятельную роль. Неслучайно и в «Придворном календаре» ее помещали между царствующим императором и его супругой, то есть на втором месте. Некоторые современники подобное