само по себе очевидно, не приукрашено, не трудно для понимания, — с одной стороны, потому что я не имею способности говорить высоко и весьма не красноречив, не многословен и малосведущ (имея и это по молитвам общего моего и вашего отца); а с другой — потому что некоторые из вас не могут понять отвлеченного изложения ереси. Кроме того, слово истины просто, и эта ересь очевидна, чужда догматов и понятна даже младенцу. Кому сказал Бог, речь того кратка. Они же не право поступают, а право поступающих предают анафеме. Да даст вам Господь благодать во всем, возлюбленные чада!
Ныне присланное ко мне письмо твое, исполненное смирения, мудрости твоей и любви ко мне, несчастному, и превышающей мое достоинство хвалы твоей, преблаженный брат и отец мой, содержит чистую и несмешанную истину, далеко сияющую из твоей световидной души. Радостно приняв ее, я возблагодарил исполнившего мое желание Христа, Подателя всех благ. И как не благодарить? Ты, обогащенный ведением и ревностью о должном, и кроме того, истинный сын общего отца, мыслишь и поступаешь согласно с нами, нижайшими! Это хорошо; для меня, когда буду выслушан, особенно вожделенно согласие нас обоих. Через него луч истины яснее блистает, а коварство, или, точнее, ночное мерцание противящихся ей ослабляется и помрачается.
Впрочем, прости, найдя в письме деление необходимого, я изумился. Ибо это — деление не необходимого, а случайного, которое делится на три: на большее, равное и меньшее. А первое делится на настоящее и будущее; потом настоящее подразделяется на постоянное и случающееся; а случающееся подразделяется на подлежащее и сказуемое. Часто случающееся переходит в существующее, а уже это — в необходимое. Но последующее не переходит назад в предыдущее, хотя и происходит от него. Ибо, если что–то необходимо, то оно уже не случайно; а часто случающееся, переходя в существующее, бывает необходимым.
Например: всякий человек грамматик; и: некий человек грамматик. Первое случайно, ибо так может быть, а второе необходимо, коль скоро оно действительно существует. После смерти же его эта необходимая действительность прекращается. Это, так сказать, существует, если существует, — то есть до тех пор, пока существует. А есть иное, что никогда не изменяется по сравнению с тем, чем оно является, например, вечные блага, Ангел и душа.
Итак, мы нашли то, что искали: подпавшего под правило, касающееся случайного, можно иногда наказывать за другие нечестные дела по правилу, которое касается необходимого; а подпавшего под последнее нельзя наказывать по случайному, это уже не допускается и равносильно невозможному. Ибо все невозможное — в обратном смысле то же, что и необходимое; например, необходимо, чтобы солнце сияло, и, наоборот, невозможно, чтобы оно не сияло. Если же оно некогда не сияло, как говорит святость твоя, именно при страдании Христовом (не знаю, как бывает ночью), — то это чудесные, не обыкновенные, не постоянные явления, а сверхъестественные, или преестественные; и во–первых, это произошло при домостроительстве Христовом, во–вторых же, нынешнее беззаконие совершилось отнюдь не в сокровенном месте и не мимоходом, но явно и принято как закон соборным деянием изгнание защищающих истину, как будто за преступление какого–либо из божественных правил, или, справедливее сказать, за тяжкую и нечестивую ересь.
О, дерзость виновников этого! Но так как им угрожает осуждение за презрение божественных законов, а точнее, Евангелия и всех правил, то нам, смиренным, опасно оставлять без внимания что–нибудь из надлежащего. Какая может быть экономия по отношению к тем, кто служит вместе с сочетавшими прелюбодеев и председательствовал на соборе, утвердившем прелюбодеяние, как сказал божественный Василий? Ибо он говорит, что иногда и удалившиеся вместе с непокорными, если раскаются, принимаются в тот же чин [ [65]], но не от нас, хотя бы они и раскаялись, а от равностепенных, по выражению божественного Дионисия.
Прочее предоставляю твоему благоразумию, которое может свято прозревать и то, что от нас скрывается. Хвала Богу за освобождение братьев, если это справедливо. Хвала Богу и за богодарованное терпение твое, брат мой, в жестоких огорчениях от тамошних людей, не обрезанных духом. Не оставь меня постоянным напоминанием, которое пробуждает меня, спящего, еще и теперь нуждающегося в священных молитвах всех вообще, особенно отца нашего и твоих. Я узнал, что ты, благодатью Божией, написал некий труд, и желал бы, если позволишь, прочитать его для пользы.
Как я ныне обрадовался, прочитав письмо твое, возлюбленнейший сын мой, не столько тому, что у тебя больше существует возможностей сноситься с братьями, хотя это и вожделенно, сколько Божией благодати слова, которой ты заграждаешь необузданные уста еретиков! Итак, да прибавит еще тебе Господь слово ведения и мудрости для обличения защитников нечестия, чтобы тебе справедливо можно было воспевать вместе с божественным Давидом:
Такое учение столь нечестиво, что им не только нарушается святое Евангелие (ибо нарушением части естественно нарушается целое), но упраздняется и само домостроительство Христово, так как они противоположны друг другу. А что сочетание прелюбодеев, названное ими спасительной экономией, противоположно Божественному и направленному к истреблению греха домостроительству, это очевидно для всякого.
Впрочем, этот прелюбодейный собор полон и других преступлений, о которых расскажет тебе брат Евпрепиан, если тебе придется опять увидеть его.
Будь здоров и мужайся, сын мой, отражая невидимо нападающих с обеих сторон врагов силой веры, страха Божия и любви. Ибо когда они, нападая извне посредством вводимых ими ересей, отражаются православным суждением, то нападают, коварные, изнутри, стараясь похитить душевное сокровище. Да избавимся от их уловления, воздевая руки к Богу, при помощи молитв общего нашего отца и всех благочестивых, я, и ты, и все братья наши!
Игумен Авлита играет на флейте [ [66]], но нечто непонятное и несогласное с Духом Святым. Словами же, что он взирает на Рим, прикрывает слабости и ложно оправдывается в соответствии с настоящими обстоятельствами, а то, что он говорит о Савве и Феоктисте, благочестивейших монахах, и о том, что происходит в Риме, — несправедливо. Ибо они настаивали, чтобы обращающиеся из иконоборческой ереси епископы не были принимаемы в своем стане, притом не все, но главные и высшие начальники ереси, по словам святого Афанасия [ [67]], что справедливо. Но когда собравшийся в то время собор рассудил принять всех, следуя примеру четвертого святого Вселенского Собора, то и они согласились; потому что не было нарушено ничего необходимого. Относительно же симониан тогда не было ничего объявлено, так как это дело должно было рассматриваться после собора. А когда было рассмотрено, то… во–первых, епитимья на один год и более [ [68]]…
О, дерзновение! При помощи некоторых монахов, имена которых обхожу молчанием, патриархом было издано определение об уничтожении низложения навсегда, так что те, которые низложены Богом через верховного апостола Петра, снова могут стать священнослужителями Христовыми. Так как на это не только не согласились единомысленные с Саввой, но и вступили в спор с ним, то что делает последний? Он исправляет зло добром: он отрекается от того, что назначал такую епитимью и принимал рукоположивших и рукоположенных за деньги. Но говоря это, он разоблачается тогдашней императрицей, которой он и был увлечен назначить беззаконную епитимью.
Наступил день Богоявления Христова. Пришли в этот день и подвергнутые епитимье, исполнив свое наказание, и потребовали разрешения. Тот отказал, но императрица настаивала на их принятии. Патриарх снова меняет добро на зло: открыто служит вместе с ними в тот самый праздник, конечно, не против воли, но добровольно, коль скоро он служил, имея возможность не сослужить с низложенными, хотя иной и скажет, что он не мог поступить иначе. Отсюда пошло разногласие его с единомысленными с Саввой, отсюда получило силу разрешение, превышающее божественные правила. Рим же не одобрил этого (да не будет!), но признавал и сам собор не вселенским, а поместным и исправлявшим собственные погрешности.
