скоро клеть будет забита до отказа, и таким образом они смогут восстановить потерю, понесенную двое суток назад. Он недовольно поморщился, вспомнив, что учудила тогда малышня. Никогда нельзя позволять детям самостоятельно, без присмотра старших выходить на охоту. Нельзя позволять им даже пытаться делать это.

Ну ничего, за свою провинность они понесли заслуженное наказание, так что сегодня подобное уже не повторится. Одного за другим, от старшего к младшему, основательно поколотили на глазах у остальных; присутствовавшие при экзекуции восхищенно наблюдали за страданиями своих братьев и сестер, хотя при этом с ужасом предвкушали собственные мучения. В итоге все оказались в кровь избитыми.

К тому моменту, когда мужчина натянул на ноги ботинки, давно снятые им с того толстого, краснолицего рыбака, из внутренней пещеры вышли его братья, следом за которыми плелись четверо детей. Буркнув им что-то наподобие приветствия, он продолжал зашнуровывать ботинки, обматывая веревки вокруг щиколоток. Он знал нечто такое, о чем они даже не догадывались, и теперь с наслаждением упивался своей тайной.

Первый из вышедших оказался громадным мужчиной ростом более шести футов. Он был совершенно лыс; под высоким, куполообразным лбом не было даже бровей. В равной степени были лишены какой-либо растительности его лицо и обнаженная грудь. У него были покатые, могучие плечи, покрытые грудой мышц, которые, казалось, вздрагивали при малейшем движении. На шее, подобно толстым пальцам, то и дело самопроизвольно поигрывали тугие сухожилия. Глаза у него были необычные, даже странные – бледно- голубые.

Мужчина подобрал себе в заднем помещении подходящее оружие и сейчас опоясывался толстым, позеленевшим от плесени кожаным ремнем. Покончив с этой процедурой, он заткнул за пояс по бокам по длинному охотничьему ножу, после чего похлопал себя по животу – готов.

Шедший следом за ним мужчина оказался намного меньших габаритов, худой и жилистый, с ввалившимися щеками и реденькой бороденкой. Его внешне довольно хлипкое телосложение словно пытались компенсировать мясистые, отвислые губы, отчего создавалось впечатление, будто он постоянно ходит с открытым ртом. Как и у его брата, который сидел рядом с костром, волосы у него были длинные, нечесаные и сальные, хотя и намного более жидкие. В данный момент взгляд его казался потухшим и каким-то мутным. Его маленькие, поросячьи глазки вообще загорались лишь тогда, когда кто-то истекал кровью или умирал.

Под своими серыми, линялыми штанами он постоянно носил острый как бритва складной нож, привязанный к ноге рядом с половым членом. Ему было приятно ощущать этим местом своего тела его прохладное прикосновение. На шее у него под засаленным, синим, хлопчатобумажным спортивным свитером болталось тоненькое серебряное распятие. Мужчина не имел ни малейшего понятия о том, что это такое, и смутно ощущал лишь то, что эта деталь туалета некоторым образом выделяет его на фоне двух других братьев, которые не носили на себе ничего, от чего не было практической пользы.

Мужичонка также выбрал себе из кучи хлама пару ножей. Сделав это, он проворно подошел к сидевшему у костра брату и протянул ему один из ножей; при этом его губы сложились в некое подобие улыбки, отчего все лицо сморщилось, словно раскололось на несколько частей, обнажив гнилые, покрывшиеся зеленоватой слизью зубы. За спиной у него возбужденно суетились дети, в сознании которых всплывали смутные воспоминания о том, как они прятались в придорожных кустах и наблюдали оттуда за тем, как взрослые выслеживают и убивают свою добычу.

Наконец мужчина в красной рубахе покончил со шнуровкой ботинок.

– Теперь у нас есть трое мужчин, – сказал он, обращаясь к остальным. – И три женщины.

При звуках его голоса, эхом заколыхавшегося в тишине пещеры, женщины поднялись и окружили его, а оба брата аж зашлись в возбужденном, радостном смехе. «Красный» кивнул и повернулся к женщинам.

– Зовите детей, – сказал он. – Сначала надо поесть.

Толстяк улыбнулся. Сняв с огня одну из недожаренных сосисок, он сунул ее, дымящуюся, себе в рот. Под натиском мощных челюстей та лопнула, и растопленный жир потек по подбородку, капая на обнаженную грудь.

Толстуха, одетая в платье-мешок, откинула закрывавшую вход в пещеру оленью шкуру и ступила наружу. Ночной ветерок мягко скользнул по ее изборожденному морщинами, болезненно-бледному лицу. У себя под ногами она увидела маленькую пирамидку, сложенную из крохотных косточек и перьев.

Дети.

Пинком ноги она отшвырнула ее в сторону и поднесла ко рту обе руки – находившиеся в пещере услышали ее зов. Для любого другого человека, помимо обитателей пещеры, он показался бы обычным криком морской чайки, резким и пронзительным на ветру.

Через несколько секунд на склоне горы появились семеро детей, самые младшие из которых передвигались как лисята, на четвереньках. Старшая из девочек, как и ее мать, была беременна – то ли от одного из мужчин, то ли от кого-то из подростков; она и сама не знала, от кого именно. Передвигалась она медленнее остальных и, тяжело дыша, замыкала вереницу детей.

Снаружи окончательно стемнело, и на небе появилась яркая, ослепительно сияющая луна. Все сразу почуяли запах еды, и их изголодавшиеся желудки заурчали в предвкушении пиршества. Значит, сегодня будет настоящий праздник. Они слышали, как взрослые называли этот сезон «сытым», а потому у них были все шансы в преддверие грядущих недель основательно набить животы едой. Все стремительно, как-то даже алчно, карабкались по камням, не обращая внимания на полученные ранее ссадины и ушибы. Они взбирались туда, где в ночном воздухе стоял густой запах зажаренной плоти; туда, где их ждала добыча.

Впервые за очень долгое время Ник вдруг снова ощутил укол ревности, причем чувство это оказалось сродни встрече со старым другом, которого он едва узнал, но, общаясь с которым, явно скучал и вообще чувствовал себя неловко. Скучно было ему самому, а неловкость он испытывал из-за присутствия Лауры. В сущности, ревность его всегда концентрировалась на одной лишь Карле, поскольку ни до встречи с ней, ни после расставания больше его не посещала. Но сейчас, когда она находилась в одной с ним гостиной и собиралась укладываться спать, в душе его снова вспыхнули знакомые некогда эмоции. Он слышал, как они с Джимом раздвигают кушетку, о чем-то переговариваются и смеются; потом до него донесся звук удара о пол пряжки ремня его брюк. Аналогичные звуки доносились также из спальни Дэна и Марджи, хотя на них он не обращал ни малейшего внимания.

Он вообще не замечал их присутствия. Сейчас все его внимание было обращено туда, где ему хотелось бы быть, а именно – на гостиную. Он снял очки и положил их на столик рядом с кроватью.

Лежа в постели, Ник наблюдал за тем, как Лаура раздевалась и аккуратно складывала на стул одежду. Он почувствовал легкое покалывание в нижней части живота, когда она обнажила свои полные груди, после чего все также заботливо свернула бюстгальтер и положила его поверх стопки остальной одежды. Как все же много было несоответствия между манерами поведения Лауры и ее истинными намерениями, – подумал он. – Могло даже показаться, что она постоянно прячется, скрывается, и это его по-настоящему беспокоило.

Девушка скользнула под одеяло и улыбнулась – Ник ответил ей тем же, все это время отчетливо различая звучавший за стенкой голос Карлы. Ну ладно, хватит, – мысленно сказал он себе. – Ерунда все это – и все же продолжал вслушиваться. Он чувствовал, что Лауре сейчас хотелось заняться любовью, тогда как сам прекрасно понимал, что в данный момент, когда из-за стенки доносится голос Карлы, его интимные «стрелки» безнадежно застряли на половине шестого.

А все же интересно, – подумал Ник, – что вообще заставило меня отправиться в эту поездку? Ну разве мог он рассчитывать на что-то иное, отличное от того, что происходило сейчас? Получается, что мог. Но почему? Ведь он прекрасно знал заранее, как все будет. В самом деле, – убеждал он себя, – ведь мы же давным-давно все между собой обговорили и выяснили. Если на то пошло, то он и помнить-то перестал, как звали того парня, с которым Карла встречалась после их разрыва. В памяти осталось лишь переживание случившегося.

Лаура повернулась на бок и поцеловала его.

– Готова поспорить на десять долларов, что после сегодняшней езды ты и пятнадцати минут не продержишься, – сказала она.