должен тебя видеть.

Северина покачала головой с нежным удивлением. Она не очень хорошо понимала, как можно еще думать о будущем.

– Но все ведь кончено, все, – ответила она.

– Что… все?

– Он ему расскажет.

Она с таким растерянным видом опустила плечи, что Марсель испугался. С самого начала их разговора у него возникло ощущение, что она не вполне в своем уме.

Он резко сжал пальцы Северины, чтобы извлечь ее из зловещей задумчивости, в которую та погрузилась.

– Выражайся яснее, – сказал он.

– Случилось большое несчастье, Марсель, мой муж все узнает.

– Да, в самом деле, ты же замужем, – медленно произнес молодой человек, причем невозможно было понять, чего больше было в его голосе – ревности или почтительности. – Это он?

Марсель кивнул на фотографию. Этот портрет Пьера Северина любила больше всех остальных. Момент был схвачен очень удачно, особенно хорошо получились глаза, живые, полные искренности и молодого задора. Северина уже давно не смотрела на него с таким вниманием, снимающим равнодушие привычки. Вопрос Марселя опять превратил этот образ в живой и осязаемый. Она вздрогнула и застонала.

– Это невозможно, скажи мне, что это невозможно… чтобы нас разъединили.

Потом, нервничая, добавила:

– Уходи, уходи, он сейчас вернется. Он и так скоро все узнает.

– Но, послушай, я могу помочь тебе.

– Нет, нет, никто мне уже не поможет.

Она подталкивала его к двери с таким исступлением, что он даже не пытался сопротивляться и только произнес:

– Я буду ждать от тебя новостей. Гостиница «Фромантен» на улице Фромантена. Спросишь Марселя, этого достаточно. Если не придешь, можешь быть уверена – через два дня я приду сам.

Прежде чем выйти за порог, он заставил ее повторить адрес.

Еще один день, еще одна ночь.

Северина ела, слушала, отвечала на вопросы лишь благодаря какому-то выработавшемуся автоматизму, не отдавая себе отчета в том, как это происходит. Захвативший ее водоворот, как выяснилось, носил ее поначалу только по самой поверхности. Теперь же она чувствовала, как ее затягивает в воронку, туда, где спирали, едва зародившись, тут же смыкаются. А рядом с ней плавали, словно картонные маски, лица Юссона и Пьера.

После третьей бессонной ночи Северина дошла до такого нервного истощения, что иногда ей даже хотелось, чтобы все как можно скорее закончилось. Однако когда Пьер, еще сидя в постели, просмотрел почту и прошептал: 'Странно, после шести месяцев молчания!' – Северина мысленно произнесла мобилизовавшую все ее существо молитву, в которой просила, чтобы письмо было не от Юссона.

Между тем оно было именно от него, и Пьер вполголоса прочитал:

'Дорогой друг, Мне нужно с Вами поговорить. Я знаю, что Вы очень заняты. Поэтому чтобы Вам не отклоняться от Вашего обычного маршрута и поскольку я сам окажусь как раз в тех же местах, то буду ждать Вас завтра в сквере около Нотр-Дама в половине первого. Вы ведь в это время выходите из больницы, если я не ошибаюсь. Мое нижайшее почтение госпоже Серизи…'

– Письмо датировано вчерашним днем, значит, это на сегодня, – сказал Пьер.

– Ты не пойдешь, ты не пойдешь, – почти закричала Северина, прижимаясь к Пьеру, словно ей хотелось связать его своим телом.

– Милая, я не могу так поступить. Я знаю, что ты не любишь его, но это не основание.

Северине было хорошо известно, что в таких ситуациях Пьер оставался непреклонен и никогда не уступал ее желаниям: он поддерживал свободные и корректные отношения со всеми уважаемыми им людьми. И Северина безвольно отдалась потоку своих ужасных мыслей.

Это смирение длилось все то время, пока Пьер находился в квартире. Когда же она почувствовала, что вокруг нее воцарилась могильная тишина, когда она увидела и услышала – а она и в самом деле видела и слышала, – как Юссон начинает свой рассказ, она забегала по комнате, размахивая руками и выкрикивая, как настоящая сумасшедшая:

– Я не хочу… Я пойду… На колени… Он скажет… Пьер… На помощь… Он скажет: Анаис… Шарлотта… Марсель…

При упоминании последнего имени возвратившийся рассудок немного смягчил блеск ее глаз:

– Марсель… Марсель… Улица… улица Фромантена.

Когда она вошла в его маленькую, не внушающую доверия комнату на Монмартре, он был еще в кровати. Первой реакцией Марселя было затянуть Северину в постель. Но она даже не заметила этого, а приказала властно, как сама судьба:

– Одевайся.

Он хотел, чтобы она объяснила, в чем дело, но Северина остановила его:

– Я все тебе расскажу, но только скорее одевайся. Когда он был готов, она спросила: