почему он не убил ее, он приходил к выводу, что его остановила ее покорность, ее желание умереть. Но этого он не мог ей позволить. Ее била такая дрожь, что и он заметил ее. У нее даже ноги подергивались. И тут она услышала окрик Амона из окна.

- Тащи эту сучку обратно. Еще успеем пристрелить ее, времени хватит. Может, еще удастся чему-то научить ее.

В перерывах между дикими вспышками, говорившими о его душевном нездоровье, были редкие моменты, когда он пытался играть роль великодушного хозяина. Как-то утром он сказал ей: «Ты в самом деле отличная прислуга. Если после войны тебе понадобится рекомендация, я с удовольствием дам ее тебе». Она знала, что это была всего лишь болтовня, бред наяву. Она плохо слышала на одно ухо, потому что он ударом кулака порвал ей барабанную перепонку Она не сомневалась, что рано или поздно станет жертвой его вспышки ярости.

При той жизни, что она вела, улыбка одного из гостей была лишь минутным утешением. Сегодня вечером она принесла и поставила рядом с герром комендантом большой кофейник - он по прежнему пил кофе, обильно засыпая в него сахар, - и, выполнив указание, покинула гостиную.

Через час, когда Амон был уже должен Оскару 3.700 злотых и мрачно сетовал на свое невезение, Оскар предложил ему другой вариант ставки. Когда он переберется в Чехословакию, сказал он, в Моравии ему понадобится горничная. Таких толковых и вымуштрованных, как Хелен Хирш, там не раздобыть - все сплошь сельские девки. Таким образом, Оскар предложил Амону удвоить ставку - все или ничего. Если Амон выиграет, Оскар выплачивает ему 7.400 злотых. Если Амон с ходу бьет его, то сумма повышается до 14.800 злотых. «Но если выигрываю я, - сказал Оскар, - то ты включаешь Хелен Хирш в мой список».

Амон дал понять, что хотел бы обдумать предложение. «Да брось ты, - сказал Оскар, - ей так и так отправляться в Аушвиц». Но он привык к ней. Хелен ему стала необходима, он не может вот так запросто расстаться с ней. Когда он размышлял, какой конец ее постигнет, то всегда испытывал желание прикончить ее собственными руками в приступе страсти. Если он поставит ее на кон и проиграет, он лишится удовольствия лично придушить ее.

Когда история Плачува только начиналась, Шиндлер несколько раз просил, чтобы Хелен перевели на «Эмалию». Но Амон неизменно отказывал ему. Всего год назад казалось, что Плачув будет существовать десятилетиями, и что комендант и его горничная будут стареть бок о бок, по крайней мере, пока какая- нибудь ошибка со стороны Хелен не положит конец этой странной связи. В то время никому не могло прийти в голову, что их отношениям может придти конец, потому что русские еще стояли под Львовом. Что же до Оскара, он легко и не задумываясь сделал это предложение. Ему не пришло в голову, что, торгуясь с Амоном, они напоминают Бога и Сатану, играющих в карты на человеческие души. Он не задавался вопросом, есть ли у него право ставить на карту судьбу девушки. Если он проиграет, его шансы каким-то иным образом вытащить ее сойдут практически на нет. Но в этом году все шансы были достаточно смутными. Даже его собственные.

Поднявшись, Оскар стал расхаживать по комнате в поисках клочка бумаги, на котором можно набросать официальную расписку. Он составил ее текст, который Амону предстояло подписать в случае проигрыша: «Настоящим подтверждаю, что имя заключенной Хелены Хирш будет внесено в любой список квалифицированных рабочих, перемещаемых вместе с предприятием 'ДЭФ' герра Оскара Шиндлера».

Амон сдавал, и Оскар получил восьмерку и пятерку. Оскар попросил прикуп. Он получил пятерку и туза. Могло сработать. Затем Амон принялся сдавать себе. Пришла четверка и король.

- Боже небесный! - сказал Амон. В данном случае он ругался подобно джентльмену, будучи слишком утонченным, чтобы за карточным столом позволять себе грубые ругательства. - Я вылетаю. - Он издал короткий смешок, но вроде не был особенно раздосадован. - Первая сдача у меня, - объяснил он, - состояла из тройки и пятерки. С четверкой я был бы опасен, но свалился еще тот чертов король.

В конечном итоге он подписал обязательство. Оскар собрал фишки, которые выиграл у Амона в этот вечер и вернул ему проигрыш. «Так что пусть пока моя девушка будет на твоем попечении, - сказал он, - пока не придет время расставаться».

Сидя у себя на кухне, Хелен Хирш не подозревала, что карты спасли ее.

Может, потому что Оскар рассказал Штерну об этом вечере у Амона, слухи о планах Оскара дошли до административного корпуса и распространились даже по цехам. Речь шла о списке Шиндлера. И все должны были попасть в него.

Когда в ходе воспоминании о Шиндлере разговор доходил до этого места, выжившие друзья герра директора смущенно щурились, качали головами, начиная едва ли не математические вычисления мотивов его поступков. Одним из наиболее распространенных выражений, которое можно было услышать от «евреев Шиндлера», было: «Понятия не имею, почему он это делал». Могло начаться со слов, что Оскар был вообще азартным человеком, что он был чувствительным человеком, любившим ясность в жизни и испытывал стремление творить добро; что Оскар по темпераменту был анархистом, который любил издеваться над системой; что под его душевной чувствительностью лежала способность решительно противостоять человеческой дикости, пресекать ее, не страшась поражения. Но никто из них, как бы они ни старались вообразить себе, не мог объяснить то отчаянное упорство и собачью цепкость, с которыми осенью 1944 года он приступил к организации последнего убежища для узников «Эмалии».

И не только для них. В первых числах сентября он нанес визит Мадритчу в Подгоже, у которого в настоящий момент на фабрике форменного обмундирования работало больше 3.000 заключенных. Ныне предприятие подлежало закрытию и расформированию. Мадритчу предстояло избавиться от своих швейных машин, а его рабочим - исчезнуть. Если мы возьмемся за дело на пару, сказал Оскар, нам удастся вытащить более четырех тысяч человек. И моих и ваших. Переместив, мы как-то спасем их. В Моравии.

Выжившие работники Мадритча всегда относились к нему со справедливым уважением. За те порции хлеба и цыплят, которые тайком проносили на фабрику, он платил из собственного кармана, подвергаясь постоянному риску. Пожалуй, он был надежен даже более, чем Оскар. Он был не столь вызывающе ярок, не столь одержим страстями. Ему не пришлось пережить арест. Но, не предавая принципов гуманизма, он все же был достаточно осторожен, и не обладай он такой проницательностью и энергией, завершил бы свои дни в Аушвице.

И теперь Оскар разворачивал перед ним картину совместного предприятия «Мадритч-Шиндлер», расположенного где-то в верхних Есениках - пусть и маленькие и не очень броские, но надежные корпуса.

Мадритч заинтересовался идеей, но не торопился сказать «да». Он понимал, что хотя война и проиграна, система СС не собирается сдаваться, а наоборот, лишь укрепит свои позиции. Он был прав в своем предположении, что, к сожалению, в течение ближайших месяцев заключенных Плачува отправят в лагеря смерти на запад. Ибо как бы ни был Оскар упоен и одержим своей идеей, не уступят ни главное начальство СС, ни его отделения на местах, ни коменданты концентрационных лагерей.

Тем не менее, он не сказал и «нет». Ему потребуется какое-то время все обдумать. И хотя он не дал понять этого Оскару, но откровенно побаивался вручить судьбу своего завода в руки такого одержимого страстями человека, как герр Шиндлер.

Так и не получив от Мадритча ясного ответа, Оскар пустился в дорогу. Прибыв в Берлин, он устроил званый обед для полковника Эриха Ланге. Мне придется совершенно прекратить производство снарядов, сказал Оскар Ланге. Но я могу перебазировать свое тяжелое оборудование.

Решающее слово оставалось за Ланге. Он мог гарантировать получение контрактов, он мог написать убедительную рекомендацию, в которой нуждался Оскар, дабы предъявить ее и в отделе эвакуации, и немецким властям в Моравии.

Позже Оскар подтвердил, что получал постоянную помощь от этого скромного штабного офицера. Ланге тоже был в состоянии подобного отчаяния и морального отвращения, свойственного многим, работавшим внутри данной системы, но далеко не всегда на нее. Мы сможем это провернуть, сказал Ланге, но потребуются деньги. Не для меня. Для других.