Кто бы мог подумать, что долгая ссылка в край морозов и северного сияния однажды оправдает себя?

— Как вам удалось встать?

Этот вопрос застал его врасплох.

— Не понял?

— Несколько дней назад, когда я нашла вас, вы были жестоко изранены. А теперь стоите на ногах. Как вам удалось так быстро поправиться?

— Несколько дней?! — переспросил он, пораженный. Ощупал свое лицо — и обнаружил отрастающую бороду. Вот черт! В самом деле, он не один день здесь провалялся! — Сколько?

— Почти пять дней.

Сердце его отчаянно заколотилось. Пять дней — и они его не нашли? Как такое возможно?

Зарек нахмурился. Что-то здесь не так.

— На спине у вас — мне так показалось — пулевое ранение.

Зарек натянул через голову черную, продырявленную на спине футболку. Он не сомневался, что стрелял в него Джесс: ковбой не признавал никакого оружия, кроме дробовика. Единственное утешение, что самому ему досталось в десять раз сильнее. Если только Артемида не сняла с него заклятие. Если сняла, сукин сын не испытал ничего, кроме морального удовлетворения.

— Никто в меня не стрелял, — солгал он. — Я просто упал.

— Не обижайтесь, но тогда вы упали по меньшей мере с Эвереста.

— Ладно, в следующий раз захвачу с собой альпинистское снаряжение.

— Вы надо мной смеетесь? — нахмурилась она.

— Нет, — честно ответил он. — Просто не хочу объяснять, что со мной случилось.

Астрид задумчиво кивнула, пытаясь разобраться в этом странном человеке, резком, грубом и озлобленном.

Саша нашел его в снегу полумертвым. Его изрешетили пулями, жестоко избили — и бросили умирать.

О чем только думали эти Оруженосцы?

Удивительно, что Темный Охотник выжил; а уж то, что он встал на ноги после четырех дней отдыха, и вовсе чудо.

Ни один преступник, что бы он ни натворил, не заслужил такого бесчеловечного обращения! Как могут так поступать те, кто поклялся защищать человечество? Не говоря уж о том, что это безрассудно: если бы его нашел кто-нибудь из людей, очень скоро они обнаружили бы, что Зарек бессмертен.

Обо всем этом она непременно сообщит Ашерону.

Однако это подождет. Сейчас Зарек очнулся: и это значит, что его бессмертная жизнь или вечная гибель — в ее руках. Она должна, проведя его через испытания, определить, что он за человек.

Осталась ли в его сердце хоть крупица сострадания? Или внутри он опустошен и мертв… как она сама?

Ей предстоит стать воплощением всего, что его раздражает, злит, выводит из себя. Она должна дразнить его, провоцировать, доводить до бешенства — и наблюдать за его реакцией.

Если сможет совладать с собой, это докажет, что он способен соблюдать главный закон Охотников: что бы ни случилось, не причинять зла невинным смертным.

Если же, отдавшись ярости, попытается так или иначе причинить ей вред, — она признает его виновным и приговорит к смерти.

Итак, начнем испытания…

Она припомнила то немногое, что о нем знала. Зарек не любит разговоров. Терпеть не может богатых.

Больше всего ненавидит две вещи: когда к нему прикасаются и когда указывают, что ему делать.

Что ж, нажмем первую кнопку. Как насчет светской беседы?

— Какого цвета у вас волосы? — спросила она.

И этот, казалось бы, невинный вопрос вдруг пробудил ослепительно яркое воспоминание — о том, как она, с помощью Саши перенеся Зарека в дом, смывает с него кровь.

На ощупь волосы у него мягкие и гладкие. Они скользили у нее меж пальцев, словно ласкали их. По ее ощущениям, они не слишком короткие, но и не длинные — до плеч.

— Что-что? — Ее вопрос застал его врасплох, должно быть, поэтому он впервые на нее не зарычал.

И сейчас, когда он говорил спокойно, Астрид не могла не поразиться тому, как красив его голос. Глубокий, звучный, с выразительным греческим акцентом. По спине у нее пробежал странный холодок. Никогда еще она не слышала такого удивительного голоса… такого мужественного.

— Ваши волосы, — повторила она. — Мне интересно, какого они цвета.

— Зачем это вам? — воинственно поинтересовался он.

Она пожала плечами:

— Просто любопытно. Я почти все время одна, мне бывает скучно. Хотя я плохо помню, как выглядят цвета, но стараюсь их себе представить. Хлоя, моя сестра, принесла мне недавно книгу, где говорится, что цвет можно узнать на ощупь. У каждого цвета — своя поверхность. Например, красный — горячий и шершавый.

Зарек бросил на нее хмурый взгляд. Что за странные фантазии! Впрочем, сам он слишком много времени провел в одиночестве — и прекрасно понимал всепоглощающее желание говорить о чем угодно и с любым, кто случайно оказался с тобой рядом.

— Черные.

— Так я и думала.

— Правда? — спросил он прежде, чем успел себя остановить.

Девушка кивнула. Она обошла кровать и приблизилась к нему вплотную — так близко, что тела их почти соприкоснулись. Странно, но ему вдруг захотелось до нее дотронуться. Проверить, так ли нежна ее кожа на ощупь, какой кажется? Боги, какая же она красавица!

Стройное и гибкое тело, маленькая грудь, которую так хочется обхватить ладонью… Много дней прошло с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. И целая вечность — с тех пор, как стоял так близко от смертного и не вкушал его крови.

Казалось, он уже чувствует ее сладкий вкус. Ощущает губами ее сердцебиение, впивает ее чувства и эмоции — и они заполняют то место в его сердце, где давно уже не осталось ничего, кроме боли и равнодушия ко всему.

Пить кровь смертных Охотникам запрещено, однако это единственное, что еще приносит ему радость. Единственное, что позволяет хоть на несколько мгновений забыть о боли, вспомнить, что значит любить, надеяться, мечтать…

Только в эти мгновения он ощущает себя человеком.

Вот и сейчас он больше всего на свете хотел ощутить себя человеком!

И ощутить ее.

— Волосы у вас мягкие и шелковистые, — негромко произнесла она, — словно черный бархат.

От этих слов его естество напряглось, снедаемое желанием.

Мягкие. Шелковистые.

Эти слова заставили его вообразить, как она обвивает его ногами. Представить нежную, неповторимо женственную кожу ее бедер и ягодиц. Словно наяву, ощутить, как содрогнется ее тело, когда он ворвется в нее.

Дыхание его участилось. Он ясно представил себе, как срывает с нее тесно облегающие потертые джинсы, разводит в стороны ее длинные ноги, протянув руку, нащупывает в завитках светлых волос ее лоно, ласкает и гладит его, пока она не начнет стонать и выгибаться под ним, заливая его пальцы своими соками.

А потом он уложит ее на огромную кровать, войдет в ее теплую, влажную глубину — и они оба вознесутся на вершину блаженства.

Он уже почти чувствовал ее поцелуи.