Значит, ты не слишком старалась, верно? — парировал он. — И это, возможно, вполне устраивало тебя, Эмма. Поскольку ты привыкла удовлетворять только свои желания.
Она уставилась на него, потрясенная горечью в его голосе.
И твои желания по-прежнему на первом месте, не так ли? — безжалостно продолжал Винченцо. — Ты пришла ко мне, потому что тебе нужны были деньги и секс — и пока что получила одно очко в свою пользу.
Я пришла не за сексом!
Нет? — спросил он уничтожающим тоном. — Кто-то заставил тебя раздеться и лечь со мной на диван? — Глаза его сверкали. — Но, строя свои хитроумные планы, ты ни разу не подумала о нуждах ребенка.
Я думала! — вспыхнула Эмма.
Лжешь. — Он наклонился вперед. — Ты не подумала, что неплохо было бы сказать мне, когда обнаружила, что беременна?
Это не…
Или, быть может, когда начались схватки? —
Его слова беспощадно отсекали ее сбивчивое объяснение. — Или когда ты родила — что, как отец, я имею законное и неоспоримое право знать об этом? Подобные мысли не приходили тебе в голову, Эмма?
— Мы уже обсуждали это, — глухо отозвалась она. — Даже если б ты соизволил принять мой звонок, то не поверил бы мне.
— Вначале, возможно, — согласился он. — Но, рано или поздно я бы приехал и понял, что мы зачали ребенка, даже если это произошло в худших обстоятельствах из возможных.
Эмма вздрогнула.
— Пожалуйста, не говори так.
— Но это правда, сага. — Его глаза насмехались над ней. — Даже ты не станешь отрицать, что обстоятельства, сопутствующие зачатию, были прискорбными.
Прискорбными. Какое жестокое, казенное слово! А если она скажет ему, что ее сердце разрывалось на кусочки в тот последний день в Риме? Что она до боли жаждала вернуть то чудесное время, когда все, что они хотели и что им было нужно, — это любовь. Что когда он схватил ее в объятия в тот момент, когда она собиралась уйти из его жизни навсегда, она была околдована страстью, которая, казалось, возвратила ее в счастливые дни.
Нет, если она скажет нечто подобное, он просто снова обвинит ее во лжи. Потому что, по едва сдерживаемому гневу на его властном лице, Эмма видела, что он уже составил свое мнение о ней.
— Итак, что мы теперь будем делать? — тихо спросила она. — Полагаю, ты захочешь… регулярный доступ?
Он коротко, зло хохотнул.
— А ты как думаешь?
Эмма закусила губу. Зная Винченцо, она не сомневалась, что он захочет воспользоваться своим правом в полной мере. Потребует ли он, чтобы Джино проводил каникулы на Сицилии? — с болью гадала она. Допуск в тот суровый и прекрасный мир, который постепенно исключит его мать-англичанку? Она должна вести себя как взрослый, зрелый человек, спокойно и рассудительно, и тогда, возможно, Винченцо ответит тем же.
— Как нам, по-твоему, лучше устроить это? — поинтересовалась она подчеркнуто вежливо, будто спрашивала у прохожего время.
Последние двенадцать часов Винченцо ни о чем другом и не думал и пришел к единственно правильному решению.
Ты вернешься со мной на Сицилию, — решительно заявил он.
Ты, должно быть, рехнулся, — ахнула она, — если на самом деле думаешь, что я снова ступлю ногой на Сицилию.
Губы Винченцо скривились в жестокой улыбке. Вот она и попалась к нему на крючок!
Тогда оставайся, — мягко проговорил он. — Но Джино поедет со мной.
Ты з-заберешь Джино? — Сердце Эммы заколотилось так часто и громко, что едва не выскочило из груди. — Ты серьезно думаешь, что я позволю тебе увезти моего сына из страны без меня?
— Нашего сына. Который должен знать свои корни. Я намерен повезти его на Сицилию, Эмма, и попытки остановить меня не принесут тебе ничего хорошего. — Он поднялся, двигаясь бесшумно, как пантера, и встал перед ней. — Команда адвокатов уже работает над этим делом, и позволь сообщить тебе, что твои старания скрыть от меня моего сына произвели на них не слишком благоприятное впечатление.
Ее щеки внезапно побелели. Пропади она пропадом с ее способностью выглядеть такой ранимой, когда это, на ее взгляд, может помочь ей! Его глаза сверкали.
— Чем разумнее ты поведешь себя сейчас, тем сговорчивее я постараюсь быть в будущем.
Эмма сглотнула.
Ты… угрожаешь мне, Винченцо?
Вовсе нет. Просто советую подчиниться.
— Ты угрожаешь мне. Я так и знала! Ты ничуть не изменился. Неудивительно, что я…
Она осеклась, когда Винченцо вонзился в ее плечи и поднял на ноги. Его лицо расплывалось у нее перед глазами.
— Прошлое есть прошлое, — решительно проговорил он. — Сейчас меня волнует настоящее, а мой сын — это и настоящее, и будущее. Я забираю его с собой, и если ты намерена сопровождать нас, то будешь играть роль моей жены.
Она уставилась на него.
Твоей жены?
Почему нет? Это вполне разумно. — Он увидел, как ее голубые глаза потемнели в замешательстве, на виске запульсировала жилка. — Давай признаем, что это смягчит напряжение нашей сложной ситуации, — продолжил он. — Мы также сможем извлечь из этого удовольствие, пока есть такая возможность.
Эмма почувствовала слабость. Он рассуждает так хладнокровно, словно удовольствие — побочный продукт телесной функции.
Ты шутишь.
Ничуть, — заверил он ее. — И, думаю, хватит тебе уже изображать возмущение. В свете того, как ты откликаешься на меня, это выглядит несколько лицемерно.
Винченцо…
Нет, больше никаких споров. Ты достаточно долго играла по своим правилам, пришло время играть по моим. — Его голос стал жестче. — Поэтому собери все самое необходимое, потому что мы едем в Лондон.
Эмма могла с уверенностью сказать по упрямому выражению его лица и решительному тону, что сопротивляться бесполезно. Но все же она сделала попытку:
А нельзя нам с Джино подождать здесь, пока мы не будем готовы к поездке?
Хочешь сбежать от меня? — Его рот скривился в сардоническом подобии улыбки, когда он легко провел кончиком пальца по ее внезапно задрожавшим губам. — Не выйдет. У тебя есть паспорт?
Она оцепенело кивнула.
Джино зарегистрирован для выезда за границу?
Нет.
— Значит, мне надо позаботиться об этом. Кроме того, вам обоим нужен новый гардероб. Если я везу вас на Сицилию, мой сын должен выглядеть как Кардини, а не маленький нищий. Ну, а ты… — в его глазах замерцало нечто такое, что пугало и в то же время возбуждало ее, — будешь одеваться для моего удовольствия. Как должна одеваться жена.
