Дрожа от избытка переполнявших ее чувств, она забыла о том, как он ее отчитывал. Кэти была вся во власти желания. И такую же сильную страсть она увидела в его глазах. Руки сами собой сомкнулись у него на шее. Их губы соединились в поцелуе. Она услышала его прерывистый вздох, стук его сердца.

— Ксавьеро…

— Я хочу тебя, — произнес он.

А как она хотела его!

В комнате, украшенной пахучими белыми розами, он положил ее на постель и быстро начал раздевать.

— Ты не перенес меня через порог, — шутливо попеняла ему она.

— Ты хочешь, чтобы мы вышли и все повторили? — спросил он, подняв голову, — он расстегивал пуговицы у нее на груди. Глаза у него сделались почти черными от желания.

— Нет, — прошептала Кэти, не решившись искушать судьбу, которая так долго держала их в отдалении. — Я просто хочу тебя.

— Ты меня получишь, mia bella. Я твой на всю ночь.

Если Кэти думала, что их первая ночь как мужа и жены будет спокойной и неторопливой, то она ошибалась. Это был всплеск диких, почти первобытных страстей, удовольствие стало лишь острее от воздержания. Ксавьеро словно хотел таким образом избавиться от одному ему известных страхов. Кэти в экстазе с рыданиями произносила его имя, а он шептал что-то ласковое по-итальянски, щекоча своим дыханием ее влажную кожу.

Потом он повернулся на бок и пальцем стал рисовать замысловатый узор от ее бедра до груди. На груди он задержался и стал пощипывать розовые бутончики сосков, пока она не застонала от удовольствия.

Ладонь легла на круглую ягодицу, и он почувствовал, как от соприкосновения с упругим атласным телом напряжение и заботы исчезают.

— Ты… потрясающая, — выдохнул он.

— Ты… так думаешь?

— Я уже забыл, насколько ты поразительна, — признался он.

Они снова и снова предавались любви, пока не устали. Кэти лежала, глядя в потолок, боясь пошевельнуться, чтобы ненароком не нарушить блаженный покой. Вдруг внутри зашевелился червячок сомнения. Да, они близки, но это физическая близость, а она хотела, чтобы они во всем были единым целом. До сих пор этого не произошло. Может, она нетерпеливая и слишком торопится? А может, глупо надеяться на то, что это вообще когда-нибудь произойдет?

«Я твой на всю ночь», — сказал он.

А что потом? Что сулит ей дальнейшая жизнь?

Следующие несколько недель Кэти провела в обучении искусству быть принцессой. Она с головой ушла в это занятие и была благодарна тому, что работа в отеле научила ее приспосабливаться ко всему — ей приходилось выполнять самые разные обязанности, а не только горничной и дежурной.

И теперь ее умение оказало ей неоценимую услугу.

Новые заботы создавали видимость благополучного брака и помогали забыться. А все худшие страхи и опасения оправдывались с каждым днем — ледяное сердце ее мужа не могли растопить ни нежность, ни страсть, которыми она одаривала его в постели. Правда, ночью он расслаблялся, но к утру пылкий любовник исчезал. Он становился принцем-регентом, как только появлялся слуга с одеждой.

Она не играла никакой роли в его повседневной жизни. Он был с ней вежлив и учтив, но так он мог относиться к любому из своих помощников. Ей не дозволялось показывать свою любовь, беспокоить его, а если она хотела с ним поговорить, то должна была просить об аудиенции, как остальные. Кэти постоянно напоминала себе, что он выбрал ее в жены главным образом из-за того, что она принимала его условия, поэтому она молчала. И, подобно многим женщинам до нее, Кэти возмещала недостаток общения с мужем другими делами. У нее был собственный дневной распорядок. Она занялась подбором своего персонала: личного секретаря, помощников секретаря, фрейлин, а также парикмахера и репетитора по иностранному языку. Хотя английскому и греческому обучали во всех местных школах, Кэти начала учить итальянский, поскольку это был основной язык Заффиринтоса. Ребенком она не очень-то преуспевала в школе, но тут вдруг у нее появилась цель.

Помощники Ксавьеро предложили им совершить совместную поездку по стране, чтобы представить ее народу. Правда, точную дату они не определили, потому что над всеми довлело состояние Казимиро — он так и не вышел из комы. Но Кэти начала регулярно наносить визиты королю и постепенно привыкла к неподвижной фигуре на белой кровати. Это ее уже не так пугало. Она даже стремилась к этим посещениям. По крайней мере, здесь она ощущала себя полезной. Вскоре Кэти познакомилась со всеми медсестрами, а те, в свою очередь, перестали смотреть на нее с подозрением, стали относиться к ней с теплотой. Потому что здесь, в этой пустынной и унылой обстановке, любой статус и привилегии кажутся абсолютно неуместными.

Кэти приезжала в больницу каждый день и сидела у постели короля, а телохранитель стоял за пуленепробиваемой перегородкой, которую специально установили в палате. Кэти рассказывала больному о своих уроках итальянского, о том, как у нее не все получается, и о том, как персонал во дворце с сочувствием говорит о монархе, как им его не хватает. Она описала ему свой садик в Англии, за которым, как она надеется, заботливо ухаживает арендатор.

Невзирая на растущее чувство одиночества и на то, что их совместные часы с мужем были весьма краткими, она старалась делать то, что обещала себе с самого начала, — быть хорошей женой для Ксавьеро. Глупо, но ее душа пела от радости, когда они встречались за трапезой, пусть и сидели на противоположных концах длинного полированного стола. Или, случайно проходя по широким мраморным коридорам дворца — каждый со своей свитой, — они могли обменяться улыбками.

Они редко оставались одни, за исключением ночей, когда в постели предавались любви с таким неистовством, словно от этого зависела их жизнь. После, лежа в сладкой истоме, Кэти не могла себя заставить пожаловаться на то, как мало они видятся, — она боялась испортить радость момента.

Вероятно, такова участь всех жен королевских особ — оборотная сторона сказки. Порой ей казалось, что она так и осталась любовницей, несмотря на золотое кольцо на пальце и герб принцессы на почтовой бумаге.

Во время обеда всегда поблизости мелькали люди из персонала — они внимательно следили за тем, не нужно ли что-либо их высочествам. Кэти всегда боялась допустить ошибку, поэтому нервничала и ела без аппетита. Наверное, этим объяснялось то, что некоторые платья стали ей свободны в талии.

— Ты похудела, — как-то вечером заметил Ксавьеро, когда она переодевалась для официального ужина в честь визита высокого итальянского гостя.

— Правда? — Голос у нее прозвучал несколько изумленно и возбужденно, потому что Ксавьеро зашел в ее будуар, чтобы попросить застегнуть ему запонки, а она не привыкла к таким просьбам.

Причина ее возбуждения ясна — за исключением постели у них не было никакой интимности. У Ксавьеро есть слуга, чтобы застегивать запонки. Есть портной, чтобы снимать мерки для новой одежды, а шеф-повар — чтобы готовить для него еду. Есть помощники, с которыми он советуется по поводу текущих дел. Ему не нужна жена в обычном смысле, как другим людям. Его жена — это принадлежность туалета, послушная женщина, которая быстро учится искусству быть принцессой.

— Ты сама это знаешь. — Он медленно обошел вокруг нее — вот так хищник оглядывает свою жертву. — В прошлый раз, когда ты надевала это платье, оно не было тебе широко.

— Я похудела совсем чуть-чуть, — сказала Кэти. — Странно, что ты это заметил.

Сощуренные глаза Ксавьеро пробежали по кремовой коже, так заманчиво видневшейся в глубоком декольте алого платья. Он ощутил знакомый прилив желания.

— Я замечаю все в твоем потрясающем теле, mia bella. Тебе совершенно ни к чему худеть.