были теми факторами, которыми нельзя было пренебрегать. Поэтому военное министерство склонялось к тому, чтобы рискнуть и провести эту операцию, и делало все возможное, чтобы содействовать ее выполнению. Воздушные силы были уже готовы и уверены, что смогут прикрыть с воздуха морские и наземные операции, но они справедливо настаивали, что для достижения успеха всей операции необходима устойчивая хорошая погода. Наш флот, в обязанности которого входила переброска наземных войск, противовоздушная оборона и снабжение, а также осуществление прикрытия от флота противника, наоборот, высказывал серьезные опасения не только по поводу превосходящей силы противника, но также и о Ла-Манше, судоходность которого, зависевшая от изменчивых погодных условий, в лучшем случае давала неопределенный элемент опасности. Последний фактор был особенно важен, поскольку для нашего «флота вторжения» у нас были только маленькие буксиры и баржи с Рейна и франко-бельгийских водных путей; при скорости ветра в два или три узла [4-5 км/ч] все они становились неуправляемыми. Более того, нам было очень трудно сосредоточить их в достаточную силу, потому что в результате разрушения шлюзовых ворот и мостов большие отрезки системы каналов были закрыты, и имеющиеся у нас баржи не могли продвинуться к пунктам погрузки. Мы также должны были защищать их от вражеской воздушной разведки; переделать их, чтобы было легче проводить погрузку и разгрузку артиллерии; и оборудовать их зенитными орудиями и двигателями, чтобы они могли плавать самостоятельно.
Просто поразительно, если подумать, как много всего было сделано в этом направлении за столь короткое время: флотские и армейские инженеры, соперничая друг с другом, готовили необходимый транспорт, и даже ВВС помогали, в рамках проекта «Зибель» [названного так в часть генерала ВВС Зибеля].
Армия разрабатывала тактические мероприятия и точный порядок очередности вторжения вплоть до мельчайших деталей, а также погрузочные и разгрузочные учения, заканчивавшие подготовку. Но даже если армия и продвигалась вперед настолько, насколько это было возможно для вторжения, преодолевая все выражавшиеся опасения об успехе предприятия, готовность к войне нельзя было считать окончательной вплоть до конца августа. Военно-морской флот испытывал сильное сомнение на этот счет: они отвечали за защиту транспорта при движении этого флота, но у них не хватало необходимого количества морских судов сопровождения, в случае же неблагоприятной погоды прикрытие с воздуха тоже будет невозможно. Казалось, что риск очень велик, особенно ввиду потерь флота в норвежскую кампанию.
Таким образом, ответственность за принятие окончательного решения была возложена на одного Гитлера. Замыслы операции «Морской лев» должны были воплотиться в первой половине сентября, когда разведка в Ла-Манше прогнозировала последний период хорошей погоды перед осенними штормами и туманами, накрывающими Британию. Несмотря на то что фюрер бросался во все подготовительные работы с огромным энтузиазмом и требовал принятия любых возможных импровизаций, чтобы ускорить подготовку, я не мог не ощутить, что, когда возникал вопрос действительного
В начале сентября ему было легче всего принять решение, санкционирующее стратегический воздушный удар по Британии, посредством которого главнокомандующий ВВС Геринг надеялся уничтожить британский воздушный флот и военную промышленность, особенно с большим численным преимуществом германских воздушных сил, которые смогли бы в воздушных сражениях нанести Британии тяжелые потери, которые определенно способствовали бы успеху нашего запланированного вторжения, если бы оно осуществилось. Но массированное наступление германской авиации, несмотря на то что оно было выполнено с высоким мастерством привлеченных немецких частей, постепенно сошло на нет, поскольку возникло иллюзорное и утешительное чувство, что британские воздушные эскадрильи были полностью уничтожены; и операция «Морской лев» так никогда и не осуществилась, потому что никто не осмелился предсказать хорошую погоду на достаточно долгий период. Победа над Британией осенью 1940 г. оказалась иллюзорной, и последний шанс на быстрый исход войны был окончательно потерян.
Гитлер никогда не говорил нам, военным, питал ли он когда-либо надежду на прекращение войны с Британией после разгрома Франции. Я точно знаю, что такие попытки были, однако, когда я откровенно спросил об этом у Гитлера, он с уверенностью заявил, что никаких прямых переговоров с Британией не проводил, если не считать предложение [мира], прозвучавшее в его речи в рейхстаге 19 июля. Однажды, без сомнения, британские архивы покажут миру, какая из этих версий – правда.
Мы вернулись в Берлин из нашей штаб-квартиры в Черном Лесу, чтобы присутствовать на том незабываемом заседании рейхстага 19 июля. Никогда ранее и никогда впоследствии генералы германских вооруженных сил не представлялись в таком полном составе на трибунах этого здания. Мое место находилось позади Редера и Браухича на правительственных местах, позади кабинета министров, в то время как Геринг занял кресло председателя рейхстага. Фюрера встретили страшным ревом оваций, как только он вошел в зал, точно так же, как было, когда он приехал в Берлин и когда проезжал Бранденбургские ворота.
Слава, пролившаяся на вооруженные силы на этом заседании рейхстага, была, наверное, самым удивительным событием в моей жизни солдата. Почтение, выраженное в форме повышений и награждений высшего командования – в основном сухопутных войск и ВВС, – превзошло все ожидания; Геринга произвели в рейхсмаршалы и нагладили Большим крестом к его Железному кресту.
Что же до меня [Кейтель был произведен в генерал-фельдмаршалы], то я считал, что все это уж чересчур хорошо, потому что, не желая обидеть чувства других генералов, которые были произведены в фельдмаршалы, меня смущало, что это звание больше не присуждается только «воинам» передовой. Я не нахожу причин для оказания таких почестей мне, как начальнику ОКБ, или госсекретарю министерства авиации [генерал-полковнику Эрхарду Мильху]. Я не был фронтовым генералом и не вел войска в бой. Я не понимаю, почему вместо этого генералы ВВС не были произведены в Luftmarschalle – «маршалы авиации». Я бы солгал, если бы утверждал, что мне была неприятна эта честь, но я бы также солгал, если бы утверждал, что в душе мне не было стыдно за себя, хотя поздравления от всего правительства, когда Гитлер, в самом конце, назвал мое имя, показали, что они были совершенно согласны с моим повышением.
Это был тот самый случай, когда Гитлер назвал тогда Wehrmacht-Fuhrungs’-Amt – оперативный отдел вооруженных сил – «мой собственный оперативный штаб вооруженных сил» и произвел его начальника, генерал-майора Йодля, в полного генерала, минуя звание генерал-лейтенанта.
Вскоре после заседания рейхстага Гитлер переехал в свою квартиру в Бергхофе; вместе с Йодлем и несколькими другими сослуживцами я тоже вскоре уехал на квартиру рейхсканцелярии в Берхтесгаден, и в конце июля я взял десятидневный отпуск, чтобы навестить моих друзей по охоте в Померании. Это был последний раз, когда я сбросил с себя мое ярмо на несколько беззаботных дней, чтобы провести время, охотясь на косуль, оленей и кабанов, прогуливаясь с друзьями по Хельмшероду и наведываясь в Хильдесхайм за покупкой нового фермерского инвентаря и резиновых покрышек для телег в поместье. Во время этих нескольких дней я вновь в полной мере ощутил себя фермером – моя заветная мечта, последний раз в моей жизни.
Глава 4
ПРЕЛЮДИЯ НАПАДЕНИЯ НА РОССИЮ, 1940 – 1941 ГГ.
Когда я после отпуска, примерно 10 августа 1940 г., вернулся в Берхтесгаден, я еще не знал о дальнейших планах Гитлера; я знал только, что нет никакой надежды на прекращение войны с Англией, поскольку за ней стояли Соединенные Штаты и все их безграничные ресурсы. Теперь наши замыслы о вторжении [в Британию] осенью 1940 г. должны были быть отложены по крайней мере до весны 1941 г., и нам оставалось только выискивать другой способ, как склонить Британию к миру.
Фюрер приказал мне рассмотреть дальнейшую перспективу поддержки Италии в войне с англичанами в Северной Африке и лично встретиться с маршалом Бадольо, начальником итальянского Генерального штаба; я должен был предложить ему две германские танковые дивизии, осознавая то серьезное
