– Я понимаю, что ты пытаешься сделать, – сказала я, – вот только не думаю, что готова.
– Да. Я понимаю. В любом случае, спасибо.
Он повернулся, чтобы уйти. Я схватила его за руку.
– Я не сказала – нет. Докажи мне.
– Что?
– Что я готова.
Он придвинулся ближе, а может, мне только казалось. Такая уж у него была аура. Стоит тебе только прикоснуться, как она затягивает. Я почувствовала опьяняющую легкость, зараженная его энергией и убежденностью.
– Это не имеет никакого значения, готова ли ты, – сказал он. – Ничто не остановит тебя, Джо. Ничто и никогда. Ты нужна мне, потому, что ты единственная из всех, кого я знаю, кто совершенно неспособен проиграть битву.
Я почувствовала, как меня заливает румянец – не человеческий румянец, не в реальности, скорее все происходило на эфирном плане, а потом передавалось через капилляры и я сказала, проявляя скромность, возможно, большую, чем когда-либо в жизни:
– Ну, ты знаешь не так уж много людей, Льюис. Твои коммуникативные способности – полный отстой.
Он наградил меня долгой мягкой улыбкой.
– Раньше ты так не думала.
Эта улыбка вызвала в памяти схожую ситуацию. Сейчас это было не очень-то уместно, но вспомнить оказалось чертовски приятно. Грозовые молнии, освещающие все вокруг, два обнаженных тела, двигающихся в сладком жарком ритме, влажные от пота и желания, и чудовищная энергия, выделяющаяся в эту минуту….
Не самый плохой способ потерять невинность, все продумано.
– Итак, – сказал он, сдвинув брови. Между ними вновь обозначилась симпатичная морщинка, которую мне так захотелось разгладить пальцем. – Да или нет, Джо?
Патрик, все так же сидя за столом, зашелестел газетой, переворачивая страницу, чтобы просмотреть колонку юмора.
– Она согласна.
Льюис даже не взглянул на него.
– Точно?
Я нырнула в эфир и подтолкнула к себе бутылочку из-под духов. Потом взяла ее со стола, вложила в его раскрытую ладонь и сжала вокруг его пальцы.
– Считай, что так.
Удивительно, как много всего потребовалось для ритуала. Сначала мы ждали, пока Патрик закончит свой завтрак, который сейчас выглядел еще более омерзительно. Потом он вместе со своей газетой и неприличным халатом уплелся в другую комнату. Льюис и я поиграли в «О божечто-это-за-убожество- здесь?» – с Патриковской коллекцией дерьма и пришли к выводу, что большую часть всех этих вещей можно встретить только на третьесортной распродаже. Когда мой персональный Оби Ван появился снова, он выглядел серьезно, переодевшись для работы в брюки цвета хаки и черную шелковую рубашку. На шее у него поблескивала серебряная цепочка.
Льюис вышел. Я посмотрела, как он уходит, потом обернулась к Патрику.
– Одобрил ли происходящее Джонатан? – спросила я. Это была шутка. А может быть, и нет.
Патрик бросил на меня откровенно оценивающий взгляд.
– Джонатана не заботят детали производственного процесса, – сказал он. Его губы изогнулись в странной полуулыбке. – Уже нет. Хотя когда-то он, как бы это сказать, придерживался слишком авторитарного стиля управления.
Я села на банановый диван, подтянула под себя ноги, устраиваясь поудобнее, и плотнее завернулась в пошлый леопардовый плед. В комнате было прохладно или, что более вероятно, холод шел изнутри меня.
– Ты знаешь, об этом парне никто не торопиться ударяться в чрезмерную откровенность. Чем он занимается?
– Джонатан? – Патрик высоко вздернул густые белые брови. – Ты отдаешь себе отчет, что твой вопрос совершенно идиотский?
– Очевидно, нет.
Брови сдвинулись снова, на этот раз хмуро.
– Ты сможешь узнать историю всего и вся, если пожелаешь, Джоанн. Все, что для этого потребуется – немного сосредоточенности. Ты должна бы знать это. – Он выглядел прискорбно разочарованным мною. – Это ты расскажи
Он протянул руку и коснулся меня вытянутым пальцем прямо по центру лба. В меня словно врезался грузовик с цементом, идущий со скоростью восемьдесят миль в час.
Голова взорвалась цветами, светом, хаосом, болью, гневом, яростью, холодом, бешенством.
Джонатан вручил мне холодную запотевшую бутылку пива.
Глаза Джонатана, темные и бесконечно глубокие, впервые встретились с моими.
«
Он резко подтолкнул меня вперед, и я, потеряв контроль над собой, провалилась в хаос.
Когда я вновь обрела опору – что бы ею ни служило в этом месте – я стояла на необработанном камне скалы, головокружительно высокой; вокруг, продувая меня насквозь, бушевали пронизывающие ледяные ветра. Мои длинные черные волосы развевались за спиной, словно боевое знамя.
Здесь я выглядела иначе. Бледная, как снег, одетая в тонкое черное платье, облаком парившее на ветру.
Я вздрогнула, осознав, что от падения меня отделяют какие-то дюймы. Гравитация пела во мне сладкозвучную песнь сирены. Я резко опустилась, припав к земле и положив обе ладони на холодный камень. Вспышка молнии окрасила небесное полотно в жаркий синий цвет.
Далеко подо мной, глубоко внизу, на самом дне пропасти умирали люди.
Я чувствовала это. Чувствовала каждую рану, слышала каждый вскрик, ощущала вкус каждой капли пролитой крови.
–
Я смотрела вниз, дрожа, отчаянно желая уйти. Слишком много здесь было смерти, слишком много боли.
Так много умирающих.
Среди них выделялся один. Сиянием своей силы.
Он не отвечал на ее зов.
– О боже, – прошептала я, – он совсем как Льюис.
Нет, он был
И яростно защищали.
Дождь лился сплошным потоком, прозрачный, как слезы.