Андреа отрицательно помотала головой, и Банерджи отошел.

— Хаким, сделайте милость, посмотрите на меня, — сказала она почти ласково.

Ноль реакции.

За ее спиной скрипнула дверь. Доктор Наджиб вкатил тележку с аппаратурой.

— Сколько он весит, по-вашему? — спросил он у Банерджи.

— Килограмм девяносто.

— Я тоже так думаю. Значит, введу шестьдесят миллиграмм.

Пока врач готовил инъекцию, Андреа продолжала говорить:

— Хаким, слушайте меня внимательно. Я — офицер американской разведслужбы. А вы глубоко, глубоко в дерьме. И если вы не прекратите разыгрывать из себя героя, надежды у вас никакой. Я могу прекратить этот кошмар, спасти вашу шкуру. Но только в том случае, если вы пойдете мне навстречу. — Она сделала паузу, потом спросила: — Ну, вы меня понимаете?

Ответа не последовало.

— Я готов, — сказал доктор Наджиб со шприцем в руке — иглой вверх.

Андреа вздохнула и отошла от стола, освобождая место доктору.

— Жаль, что мы вынуждены прибегать к этой процедуре. Надеюсь, нам не придется повторять ее дважды или трижды.

Муссави заметался на столе.

— Не дергайся, придурок! — прикрикнул доктор и ввел иглу.

Андреа следила за временем по «Ролексу» на своей руке. В ее распоряжении шесть минут. Минута — чтобы подействовало. Две минуты — постепенное отмирание мышц. Еще две минуты — удушье. И последняя минута — балансирование без воздуха на краю смерти.

В этой процедуре правильный тайминг решает все.

Часики — восемь карат золота — она подарила сама себе в честь назначения на пост главы резидентуры. И сейчас было приятно наблюдать, как секундная стрелка элегантно подплывает к первой четверти минуты, ко второй, к третьей… Андреа покосилась на лицо араба. Мускул на левой щеке больше не дергался. Открытые глаза намертво застыли в выражении напряженной тревоги.

— Ах, Хаким, Хаким… — сказала она с чем-то похожим на восхищение и сочувствие в голосе. — Меня поражает, как долго вы продержались. Какая сила духа! Вы по-настоящему мужественный человек. Но никто не может сопротивляться вечно. Никто. Поэтому сдаться после такой блистательной борьбы нисколько не стыдно.

Разумеется, Муссави уже не мог реагировать на ее слова — даже если бы захотел.

— Я предлагаю вам сделку, Хаким. — Три минуты прошло. — То есть я могу помочь вам лишь в том случае, если вы поможете мне.

Она протянула руку и повернула голову Хакима в свою сторону. Теперь она смотрела ему прямо в глаза. И он смотрел ей прямо в глаза. Это был бессмысленный взгляд куклы — или человека, который умер с открытыми глазами. Что происходило в душе и теле Хакима — по таким глазам ничего не прочитаешь.

Однако воображение Андреа подсказывало все подробности. Однажды она тонула — и помнила, что такое удушье. Но когда тело борется за выживание и движется — это совсем не то, что борьба внутри парализованного тела, которая сводится к все большей, и большей, и большей панике… Последние трепетания духа в мертвом теле.

— Я знаю, что вы в прошлом работали против Америки. Стало быть, у ФБР к вам множество вопросов. Однако с ними вы будете разбираться потом. — Андреа говорила неторопливым голосом, артикулируя каждый слог. Она понимала, что теперь он жадно слушает ее, и медлила не из чистого садизма. Правильные слова должны были прозвучать в правильную секунду. Предложение должно быть сделано в тот момент, когда его нельзя отвергнуть. Хаким должен очнуться сломленным человеком — с готовым решением сотрудничать. — До ФБР вам сейчас как до Луны. Не они могут освободить вас из этой комнаты. Освободить вас могу только я. Ваша жизнь и смерть в моих руках. Как я вам сказала, я не из полиции. Я из ЦРУ. Меня не интересуют ваши прошлые преступления. Меня интересует только завтрашний день. Меня интересует, что планируют ваши друзья. — Пять минут пятьдесят секунд. — Если вы поможете моему любопытству насчет будущего — выйдете отсюда через полчаса. Потом хоть месяцами мирно калякайте с чистоплюями из ФБР. Будете молчать дальше — тому, что сейчас происходит с вами, не будет конца. Мы будем повторять снова и снова, снова и снова.

Андреа закончила свою речь и отступила от стола.

Она ждала, поглядывая на часы.

Ничего не происходило.

Хаким не двигался.

Проклятие, она его убила!

И тут его грудь сотрясло. Раз, другой…

Андреа сама хватала воздух ртом: незаметно для себя она перестала дышать — в ожидании, когда он задышит!

Получалось, что ее речь дозвучала в правильный момент: когда надежда оставила Хакима — и за мгновение-другое перед тем, как наступило облегчение и мышцы опять ожили.

Внезапно все тело Хакима стало извиваться на столе. Из горла донесся хрип, глаза выкатились. Наконец взгляд араба остановился на Андреа.

— Американец! Американец!!!

Очевидно, в своем понимании он кричал. Присутствующие слышали только свистящий шепот.

— Американец строит машину.

Ноздри Андреа торжествующе дрожали.

— Он говорит…

Глаза Хакима стали закатываться. Последние силы оставляли его.

— Что говорит американец? — почти зарычала Андреа.

— Он говорит, что остановит его.

— Кого — его?

— Мотор…

— Какой мотор?

— Мотор Земли.

Забастовка в порту затянулась на семь дней — семь мучительных дней, потому что было предельно тошно торчать на корабле в виду огромного интересного города, из которого долетало столько занимательных звуков — и порой доносились вкусные экзотические ароматы. Халид почти всерьез предлагал в темноте добраться до берега вплавь — «а что, справимся!». Однако не имело смысла испытывать судьбу и нарываться на неприятности.

Пока его телохранители до одурения смотрели телевизор или качали мускулы, Уилсон прилежно вкалывал за столиком в своей каюте. Забыв тревоги насчет Одессы, он полностью углубился в расчеты — и в конечном итоге даже был рад, что у него появилась неожиданная возможность без помех отдаться работе. Он сводил воедино собственные тюремные математические выкладки и то, что вычитал в дневниках помощника Теслы, которые давал ему на просмотр живущий у озера Блед старик Чеплак. Выписки из этих тетрадей продвинули работу Уилсона неимоверно.

В дневниках были ответы на вопросы, над которыми Тесла упрямо бился многие годы. Однако чтобы понять и оценить материал, собранный и сохраненный его помощником, нужен был другой гений. Эти дневники Уилсон видел далеко не первым. Но он первым извлек на свет погребенное в них сокровище.

Уилсон решил начать с миниатюрной и мобильной версии аппарата — чтобы его можно было