(Сойдет любой широкий шарф.)

ВСЕМ УЧИТЕЛЯМ:

Прошу не обращать внимания на звонки. Представление задерживается. Держите своих учеников в классах до нового сообщения.

Сэди Финч,

школьный секретарь.

ВСЕМ УЧИТЕЛЯМ:

Прошу не обращать внимания на предыдущее указание по поводу звонков, потому что большинство учеников уже в зале.

Сэди Финч,

школьный секретарь.

ОТ: Джеймса Дж. Макхаби, н. адм. о. с.

КОМУ: Всем учителям.

В СВЯЗИ С БЕСПОРЯДКОМ В КЛАССАХ СЕГОДНЯШНИЙ РАННИЙ УХОД СОСТОЯЛСЯ РАНЬШЕ, ЧЕМ ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ. ВСЕМ УЧИТЕЛЯМ НЕМЕДЛЕННО ПРОСЛЕДОВАТЬ В ЗАЛ.

Дж. Дж. Макх.

22 декабря

Дорогая Эллен!

Пишу тебе из больницы. Лежу со сломанной ногой. Ничего серьезного, но очень неприятно, потому что мне придется пролежать самое напряженное время в полугодии – каникулы.

Меня покалечило при исполнении служебных обязанностей. Скажу больше – сбило с ног сорвавшейся с петель дверью, к которой крепили декорации.

На меня не напали, не ранили ножом; я ничего не отстаивала, ни за что не сражалась. Я просто прошла за кулисы, чтобы помочь Полу с декорациями к школьному представлению.

Вообще, весь тот день был ужасен, как в фильме ужасов. Гарри Каган в роли Кларка пыжится на кафедре; учителя в джинсах и майках сосут леденцы и жуют резинку в преувеличенном старании выглядеть лихо. Помнишь, как там его звали, нашего профессора из Лайонс-Холла, который любил присаживаться на подоконник, в рубашке с короткими рукавами, в подтяжках, небрежно жуя бутерброд, – этакий свой парень, один из нас. Здесь было такое же фальшивое товарищество – только уж больно все разошлись. Учителя со скакалками и воздушными шариками, учительницы в японских кимоно с карандашами, воткнутыми в обильно политые лаком прически, поющие и танцующие в какой-то пародии на пародию; Барринджер – «Микадо», зал набит битком, ребята топочут ногами, свистят, и сквозь весь этот хаос пробивается отчаянный свист Макхаби.

Дело в том, что хулиганская компания с соседних улиц, по-видимому ребята, исключенные из школ, прослышав о нашем вечере, прорвались в зал, притащив с собой бак с мусором, и начали разбрасывать его. Вероятно, они метили на сцену, но попали в наших ребят. Естественно, те тут же стали кидать мусор обратно. Так все и завертелось. Зал без окон, переполненный своими и чужими ребятами, удручающе душно. В конце концов непрошеных гостей изгнали, мусор растоптали, представление продолжалось.

Наверно, песенки были остроумными, из-за поднявшегося шума ничего не было слышно. Я уже была за кулисами – как раз тогда дверь и упала мне на ногу. Красная дверь с нарисованной на ней золотой пагодой. Не знаю, где она раньше была, возможно в банке, тяжелая, как из железа. Чертовски было больно.

Доктор считает, что мне повезло. Я могла бы и раздробить ступню, а у меня «простое повреждение пятой плюсны». Несколько недель нога будет в гипсе, но я поправлюсь к началу нового семестра в Уиллоудэйле.

Нога моя подвешена, и сама я как бы повисла в воздухе – из-за канцелярской волокиты и презренной бюрократии я официально еще не уволена из нашей школы и официально не зачислена в Уиллоудэйл. Единственное, в чем я уверена, – это в том, что я в больнице, лежу целый день в постели, а где-то раздаются звонки, сменяют друг друга классы и ждут ученики. Дети в школах по всему городу, по всей стране присягают в верности флагу на собраниях, в залах, в классах, во дворах – сотни тысяч ребят, прижав к сердцу правую руку, запевают «…о нация, единая и неделимая…». А где-то ученики пишут контрольные, сжимают ручки, грызут карандаши, в автобусе или в метро продолжают спор, начатый в классе. И кто-то из них сидит уединившись в библиотеке, уткнувшись в книгу.

Безделье нагоняет на меня тоску по школе. Я забываю о раздражении, опустошенности, переутомлении, неблагодарности. Об усталости к трем часам дня и усталости по пятницам. О раннем подъеме к первому уроку, о том, как одеваюсь зимой при электрическом свете, чтобы успеть пробить табельную карточку до сигнального звонка, успеть стереть ругательство с доски, успеть разыскать оконный крюк и т. д. и т. п.

А «непонимание чувств»! (Как часто ловлю я себя на том, что цитирую учеников.) А пустые разговоры, педагогизирование и бумажные мили слов…

Одна минута без слов с Фероне, одна минута глубокого взаимопонимания, и я уже соскочила с катушек.

А Фероне – где он и что с ним станется?

Я все вспоминаю его слова: «Почему вы считаете себя какой-то особенной? Только потому, что вы учительница?» А на самом деле он хотел сказать: «Вы – человек особенный, вы – учительница. Вот и научите меня, помогите мне. Я заблудился и устал взбираться вверх по лестнице, ведущей вниз».

Я тоже.