то, что ей хочется.
Мэри поправила под головой подушку и свернулась калачиком. «Это» отправится к людям, которым оно нужно, которые будут его любить. Я все равно не смогла бы его полюбить. Я не хотела, чтобы «это» появилось, его отец — незнакомый мне человек, которого я даже узнать не смогла бы. За что мне это наказание? Я его не заслужила. Неужто ее настигла кара безжалостного Бога ее родителей? «Ты в меня не верила? Так я тебе покажу, как страшен мой гнев. От него никуда не спрячешься?» Слезы градом полились у нее из глаз. Зарывшись лицом в подушку, она тихо плакала, пока ее не одолел сон.
— Ну, как она тебе? — спросила утром Пэт Тельму, когда Мэри пошла в ванную. — По-моему, любопытная девчонка. Видать птичку по полету. Но, конечно, сущее дитя. То Алису в Стране чудес изображает, то Бетт Дэвис из себя строит. Похоже, в ней действительно есть актерские задатки! И идей каких-то нахваталась…
— Она, по-моему, ужасно переживает то, что с ней произошло, — тихо ответила Тельма. — Для нее это такой шок! Она вчера полночи проревела. А насчет идей — вряд ли она много успела нахвататься. Она же в Лондон только в июле приехала.
Пэт рассмеялась.
— Ну, для трех месяцев и этого достаточно. Тоже мне — ягненок невинный!
Тельма неприязненно поджала губы.
— Я, по крайней мере, знала, на что шла, когда переспала с Кевином, ты со своим Салимом несколько месяцев прожила, во всяком случае, мы знаем, кто отцы наших детей.
Пэт нахмурилась.
— Ты права. Я, конечно, тоже, бывало, надиралась и теряла над собой контроль, но все же знала, кто меня трахает.
— И к тому же она еще такая маленькая! Хоть и напускает на себя взрослый вид. Я на ее месте просто не знала бы, куда податься. И в девятнадцать-то забеременеть — кошмар, а в шестнадцать… К тому же она сирота. Ее тетка воспитала, старая дева.
— Обычная история: невинный всегда платит за виноватого, — цинично заметила Пэт.
— Ты с ней помягче, — робко попросила Тельма, которой не приходило в голову воспользоваться правом самого долгого пребывания под крылышком сестры Блэшфорд, чтобы навести свои порядки.
У Пэт характер был совсем другой. Она всегда любила командовать.
— Надо смотреть фактам в лицо, детка. Пусть ей всего шестнадцать, но она далеко не дурочка. Она ведь нашла дорогу сюда, так? Значит, котелок у нее варит. Заметь, что она сюда явилась по своей воле. Тебя сюда дрожайшая мамаша загнала. Я тут оказалась, потому что так мне выгодно. А Мэри кто сюда гнал? Она ведь у нас сиротка, так? Почему же она не пошла в какой-нибудь приличный приют для матерей- одиночек, где бы ей дали на размышление полтора месяца, чтобы решить, оставит она ребенка себе или нет? А раз ты, душка, прикатила сюда, значит, уже продалась с потрохами и нечего лапшу на уши вешать и рассказывать про слезы в подушку и прочую дребедень. Если под этой крышей и затесался невинный ягненок, так это ты. Других нету.
Тельма не стала спорить. Все равно Пэт ничего не докажешь. Кроме того, в глубине души она и сама подозревала, что новенькая была вовсе не так проста и так же, как Пэт, была на все готова ради достижения своей цели. Но она хотя бы не выдумывала всяких несуразиц и не пыталась оправдать себя, как многие девчонки, которых перевидала Тельма за пять месяцев, проведенных в этих стенах.
Тем же утром доктор, — его имени никто не знал, обращались к нему только так: «доктор», внимательно осмотрел новенькую. Она восприняла это как очередное унижение, попытку разрушить стену отчуждения, которую она пыталась воздвигнуть между собой и внешним миром. Одеваясь после осмотра за ширмой в кабинете сестры Блэшфорд, она дала себя четыре клятвы:
никогда не пить джина и вообще ничего спиртного;
никогда не позволять притрагиваться к себе ни одному мужчине, если она будет хоть капельку нетрезвой или будет не вполне отдавать себе отчет в том, что она делает;
она всегда будет отдавать себе отчет в том, что делает;
она всегда будет хозяйкой своей жизни.
Доктор объявил, что она вполне здорова и плод развивается нормально. Кровяное давление в норме, гемоглобин тоже. Если все будет в порядке дальше, ребенок появится на свет примерно двадцатого апреля. Врач разрешил Мэри работать на гардинной фабрике и предупредил, что осмотры будут повторяться ежемесячно, а когда до родов останется два месяца — каждую неделю. А пока за ней присмотрит опытная сестра Блэшфорд.
— Значит, годна для работ в соляных шахтах, — мрачно пошутила Пэт, когда Мэри вошла в комнату.
— Говорит, здоровье у меня отменное.
— Про меня он то же самое сказал.
— Он хороший врач, — мягко, как всегда, запротестовала Тельма. — Он очень внимательно ко мне отнесся, когда у меня начался токсикоз.
— Как ему не быть внимательным, дуреха! Ведь если ты потеряешь ребенка, он лишится своего куша. Думаешь, он из милосердия тратит на нас время? Мамаша Блэшфорд щедро с ним делится. И не только наличными. Кое-чем еще.
— Будет тебе, Пэт, — опять попыталась остановить ее Тельма, которая во всем видела хорошую сторону.
— А ты откуда знаешь? — полюбопытствовала Мэри.
Ай да Мэри, отметила про себя Пэт. Как всегда, зрит прямо в корень. Не то, что миротворица Тельма, которую мамочка приучила пользоваться одними приятными словечками. Эта штучка знает, что к чему.
— Я специально поинтересовалась.
— Откуда такая уверенность, если ты своими глазами не видела? — допытывалась Мэри.
Пэт широко улыбнулась.
— Однажды он пришел меня осмотреть. Когда осмотр закончился, я оделась и вышла, но на лестнице вспомнила, что хотела попросить у него слабительное, и вернулась. Видно, не закрыла дверь как следует, потому что не успела коснуться ручки, как она отворилась. Эта парочка стояла в углу обнявшись. Он лапал ее за ягодицы и облизывал ей шею. А она щупала его яйца.
— Пэт, ну что ты в самом деле, — закрасневшись, промямлила Тельма.
Пэт не обратила внимания на упрек.
— Вот так вот, детка. И ничего особенного тут нет. Везде так. Люди трахаются, и этого у них не отнимешь. Ой, умираю, хочу курить.
Сестра Блэшфорд строго запрещала курить в своей обители, но для Пэт правила существовали лишь для того, чтобы их нарушить.
— Где мамаша Блэшфорд? — спросила она.
— Ушла, — ответила Тельма.
— Порядок. Мэри, умничка, открой окно.
Пэт зажгла сигарету, глубоко затянулась и блаженно зажмурилась, задержав дым.
— А твои родители знают, что ты здесь? — спросила Мэри.
Пэт рассмеялась.
— Ты напомнила мне юность. Первый раз я влетела, когда мне было пятнадцать. — Она опять засмеялась, заметив, как вытянулось от удивления лицо Мэри. — Да, я уже второй раз влипаю. А тогда мне было столько, сколько тебе. И я написала домой, мол, нельзя ли мне приехать рожать? И получаю ответ: «Любишь кататься — люби и саночки возить». С тех пор я туда ни ногой. И вряд ли моя мамочка сильно по мне скучает. А твоя что?
— Моя умерла.
Ложь, повторенная множество раз, уже начинала ей самой казаться правдой.
— И больше у тебя никого нет?
— Больше никого.
