стр. 87 — «Помню, был такой человек Кричевский, вероятно фабрикант». (Юрист.)
стр. 169 — «Книжка Маяковского была уже издана, Лиля переплела ее в елизаветинскую лиловую парчу». (В кожу.)
стр. 173 — «В Берлин приезжал Маяковский с Бриками. Потом они уехали, и Маяковский остался один». (Было наоборот.)
стр. 178 — «Есенин Маяковского не любил и рвал его книги, если находил в своем доме». (Любил, но полемизировал, задирался.)
стр. 179 — «На Водопьяном переулке… телефон общий, на всю квартиру». (Не общий, а наш 67—.)
стр. 195 — «Кажется, из окна через дом виден ВХУТЕМАС». (Не виден.)
стр. 205 — «Сценарий «Как поживаете» обратился в пьесу «Клоп». («Позабудь про камин, а не «Как поживаете».)
стр. 210 — «Однажды в русско-еврейской аудитории поэта приветствовали на идиш без перевода. Он встал и очень серьезно ответил речью по-грузински». (Выдумка.)
стр. 219 — «Пастернака Маяковский очень долго любил». (Всегда).
стр. 220 — «Он убил себя выстрелом из того револьвера, который снят в картине «Не для денег родившийся». (О Господи, какая чепуха.)
«Маяковский лежал в светлой голубой рубашке. (Белой.) Он не собирался умирать. Дома стояло еще несколько пар ботинок с железом» (?!)
Как тут не вспомнить Ахматову, которая, прочитав чьи-то воспоминания, воскликнула: «И такое пишут через сорок лет! Что же будут писать через сто?» А ведь Шкловский написал это всего через десять (!) лет!
А вот статья того же Шкловского в журнале «Октябрь», № 7, 1962. Тоже вся в пометах ЛЮ.
«Он хорошо знал Маркса». (Только «Капитал».)
«Он говорил: «Мы пишем друг другу жестокие вещи. Но когда мне писать, не говори, что моя последняя книга хуже, чем предпоследняя. Нельзя закрывать надежду человеку». (Это интонация не Маяковского, а Шкловского.)
«Мы странно улучшаем и переделываем биографии писателей». (Шкловский — безусловно.)
«Будем беречь поэта от одиночества, от изоляции, будем учиться дружбе!» (Шкловскому следует.)
Цитирую далеко не все, но одна фраза вызвала возмущение, и ЛЮ ее резко подчеркнула: «ЖАЛКО, ЧТО В ТОМЕ НЕ НАПЕЧАТАНО БОЛЬШОЕ ПИСЬМО О ПОЭЗИИ».
Речь идет о 65-м томе «Литературного наследства», где были опубликованы письма. Шкловский сокрушается, что не было напечатано письмо Маяковского о поэзии. Письмо НЕСУЩЕСТВУЮЩЕЕ, оно никогда и не писалось. Но читатель настораживается — в самом деле, почему Лиля Брик не напечатала его?!
Не знаю, писала ли ЛЮ об этом Шкловскому или просто с кем-то говорила о его выдумке, но он написал ей письмо:
Шкловский перепутал письмо с дневником, который поэт писал специально для Лили Юрьевны, работая над поэмой «Про это». Читатели остались дезинформированы — ведь вышеприведенное письмо с оправданиями Шкловского нигде не напечатано. А ложь и путаницу, которую он внес, можно прочитать, взяв журнал в любой библиотеке.
«Я считала лефовцев своими друзьями еще с 15-го года в Петербурге, с «Облака в штанах», с Володиных выступлений, — вспоминала ЛЮ. — С переездом в Москву сколотился ЛЕФ, собирались каждую неделю. Это было содружество одинаково мыслящих, талантливых, советских людей. Мне казалось, что я вхожу в это содружество, и принимала к сердцу близко все лефовские дела и вместе со всеми обсуждала лефовские мероприятия.
В одно из заседаний, посвященных кино, Жемчужный выругал какой-то сценарий. Ося его поддержал. Оказалось, что сценарий Шкловского. Тот необычайно самолюбив — пришел в ярость и, не помня себя, стал крыть Жемчужного и Осю чуть ли не жуликами. Жемчужный вообще человек тихий и только удивлялся, а Ося всегда относился к Шкловскому как к неврастенику, с которым не стоит связываться, и промолчал. Володи не было. А я не выдержала и предложила вместо сценария Шкловского обсуждать любой другой плохой игровой сценарий. Шкловский вышел из себя, вскочил, крикнув мне, что хозяйка дома должна знать свое место, не вмешиваться в разговоры, и убежал. Назавтра он прислал мне извинительное письмо, я прочла его с гадливым чувством. На следующий день еще одно письмо, которое я, не читая, бросила в печь».
Они не встречались долгие годы. Лишь в день смерти О.М.Брика 22 февраля 1945 года Шкловский впервые переступил порог их дома. Не сказав ни слова, он поцеловал руку Лиле Юрьевне, прошел в комнату Брика, чтобы проститься, и снова наступило отчуждение на долгие годы. Вдруг, без звонка, в 1951 году он явился из тьмы веков. Лиля сидела в шубе на балконе, после инфаркта она не выходила. Он тоже сел на балконе. Она посмотрела на него с удивлением и сказала: «Мне сегодня шестьдесят лет». — «Что ж. Такое бывает. Поздравляю». Помолчали.
«Асеева ты давно не видела?» — спросил Шкловский.
«Нет, он давно не звонил. Наверно, сделал нам очередную гадость и сам же на нас за это обиделся».
И лишь в шестидесятых годах они постепенно, незаметно стали общаться: то какое-то письмо, то поручение от Эльзы, то борьба за освобождение Параджанова, то какие-то литературные вопросы и соседство по Переделкину… И старая обида как-то притупилась.
Владимир Яхонтов
Из календаря от 4 марта 1945 года: «Придут Яхонтовы».
ЛЮ очень ценила и любила его, так же, как и Лилю Ефимовну Попову, его жену и постоянного режиссера. Они бывали у нее на Арбате, еще до войны. Они жили во флигеле, где во дворе стоит старый памятник Гоголю. Был день рождения Маяковского, и Лиля Ефимовна сделала вареники с вишнями,
